Юрий Галинский - Андрей Рублев

Лукинич угрюмо слушал Рублева. Подтверждались его опасения в крепости неурядицы, безначалии… Даже об Алене перестал думать, все заслонила тревога за судьбу города, который давно уже стал для него родным.

Они сидели и говорили за столом лишь вдвоем. Старый Рублев, положив голову на руки, громко храпел. Андрейка дремал, примостившись рядом. Михалка еще раньше вышел из светлицы. Увидев, что Иван трет воспаленные глаза, Антон спросил:

– Спать, должно, хочешь? вишь, как очи у тебя набрякли?

– То от дыма. Сколько домов довелось спалить в эту ночь! – с горечью воскликнул оружейник. – Эх, как говорится, не умели шить золотом, так бейте молотом… Проспали князи и бояре Орду. Два года торочили: теперь татары-де не страшны! А мы верили. Ин ладно! – вдруг перевел он разговор. – Расскажи лучше, что там в Костроме, да и повсюду, делается.

– Доброго мало. Большая вражья сила идет на Москву. Под Переяславом чудом только не полонили татары великую княгиню с чадами и казной. Мы с охраной посольской, когда из Твери ехали, помогли отбиться. Повсюду ордынцы рыщут – не раз их дозоры встречали, когда гнали в стольную.

– Выходит, окружили Москву? Чай, теперь и помощи ждать неоткуда?! – взволнованно спросил Иван.

– Помощь будет. В Костроме воинство собирается, из многих городов каждый день полки приходят.

– А сколько воев в полках тех после Куликовской сечи? раз два и обчелся… Надо было Митрию Иванычу в осаду на Москве сесть, как в литовщину!

– А дальше что? У Кремника стены добрые, может, и отсиделись бы. Орда же пускай по Московской земле гуляет! А как она гуляет, ведомо, чай, тебе?!

– Ныне же все по-другому будет! – вскочив с лавки, выкрикнул уже проснувшийся Андрейка. – Татары на стены полезут, а князь великий как навалится на них с полками! Потеха! – возбужденно блестя глазами, заключил он.

– Верно, Андрейка, – улыбнувшись, потрепал его за рыжеватые вихры Лукинич. – Хорошо было бы, ежели б на Москве все это уразумели. Но жаль, далеко до того.

Иван рот раскрыл, хотел возразить, но Лукинич уже поднялся из-за стола:

– Ну, пора и честь знать, отъезжать надо.

Натянув кольчугу, надел кафтан и пояс с подвешенными к нему кинжалом и мешочком для огнива и трута, взял из рук Андрейки шлем. Отрок уже успел примерить его и сейчас с благоговением рассматривал многочисленные вмятины и царапины на потускневшей поверхности – следы вражеских мечей и сабель.

Неожиданно в сенях послышались громкие, возбужденные голоса, распахнулась дверь, и в светлицу ворвался Михалка.

– Дядя Лукинич! – закричал он с порога. – Остей-воевода Антипку за тобой прислал! Велел немедля к нему на великокняжий двор явиться!

На крыльце Лукинич даже глаза зажмурил, так ярко залит был двор полуденным солнцем. Возле ворот увидел Антипку, который кормил свою лошадь, поспешил к нему.

В усыпанной желтыми цветами выгоревшей траве безумолчно трещали кузнечики. Заслышав шаги, они умолкали и разлетались в стороны. Несколько белых бабочек, кружась, порхали друг за другом. В шелестящих на ветру листьях тополей свистели синицы. И лишь тревожный гул за оградой и смрад пожарища, омрачая все, напоминали о близящейся грозе.

– Что случилось, Антипка?

– Сын боярский с посеченным лицом велел найти тебя: Остею-де нужен.

«Так больше и не встретился с Аленушкой…» – хмуро думал Лукинич; он был раздосадован, взволнован, в груди, как тогда на Соборной площади перед походом на мурзу Бегича, тоскливо щемило сердце.

От грустных мыслей его отвлек Михалка. Пока Лукинич прощался с Рублевыми, он разгорячил свою пегую кобылу и, проскакав в полушаге от взвизгнувших дворовых девок, перемахнул через плетень на огород.

Лукинич, хоть и пригрозил парню, про себя отметил: «Молодец! На коне хорошо сидит, ничего не скажешь!»

Усевшись в седле, бросил взгляд на дом сурожанина: не покажется ль все-таки Алена в оконце? Но в закрытых рамах лишь блестела на солнце слюда. Вздохнув, молча поклонился провожающим и медленно тронул коня.

На великокняжьем дворе Остея уже не было. Лукиничу сказали, что он у Чешковой башни.

На Подол воины спускались по узкому, в три сажени шириной, Тайницкому переулку. В конце его находились выходящие на Москву-реку Водяные, или, как их называли москвичи, Чешковы, ворота по имени жившего вблизи боярина. Над ними, почти вровень с гребнем холма, белела высокая Тайницкая башня. Как и большинство башен Кремля, она была круглая и заканчивалась вверху широкой крытой площадкой. Но, в отличие от других, вырытый в ее подвальной части колодец позволял при осаде снабжать крепость речной водой. Поговаривали, что в одной из стен колодца имеется потайной ход с двумя ответвлениями, которые выводили в лес за Яузу и на Переяславскую дорогу, но где он расположен, никто из горожан толком не знал.