Филипп Эрланже - Генрих Третий. Последний из Валуа

Всем доводам Екатерины Елизавета противопоставляет упорное желание доньи Хуаны выйти замуж лишь за короля. Увы! Корону Александру может дать только Филипп II. Королева Испании тут же напоминает о разнице в возрасте и говорит, что как добрая сестра она бы не советовала этого брака. А разве она может предложить что-нибудь другое, интересуется Екатерина. Поразмыслив, Елизавета высказывает предположение, что лучше подождать, пока у нее самой родится дочь. Разве это не было бы более достойным решением вопроса? Но монсеньору тогда придется слишком долго ждать. В качестве компенсации Екатерина просит независимости для Генуи. Категоричный отказ кладет конец переговорам.

Уязвленная, королева-мать вновь принимается повсюду искать трон для Александра. В Италии, равно как и в Германии, нечего и пытаться. Но вот у короля Польши Сигизмунда-Августа нет детей. Если бы он усыновил Александра и назначил его своим преемником!.. Спешно Екатерина снаряжает в те края одного из преданных ей людей, поручая ему собрать сведения об этой стране и подыскать там принцессу, брак с которой сулил бы монсеньору корону…

И все это время продолжаются празднества – в Шенонсо, в Блуа. И королева присутствует на них, дабы показать, что она не придает значения случившемуся. Тем временем истекает трехгодичный срок, который королева-мать дала Гизам, чтобы найти улики и возбудить дело против Колиньи, которого они подозревают в убийстве герцога Франсуа. Королева воспользовалась этим, и Государственный совет объявил, что адмирал невиновен, а Екатерина заставила кардинала Лотарингского обнять своего заклятого врага.

И все же канцлер Л’Опиталь не был спокоен. Он питал недоверие к протестантам, полагая, что их оживление в любой момент может стать угрозой для государства. На празднествах по случаю второго бракосочетания принца Конде собралась вся знать Франции, и даже маршал Монморанси засвидетельствовал ему свое почтение.

Канцлер, обладавший всей полнотой власти, счел разумным отдалить приближающуюся грозу Даже не созывая Государственный совет, он издает указ, который вносит поправки в Амбуазский договор. Однако в городах, где отправление религиозных культов по протестантскому обряду было запрещено, верующие получали право пригласить к себе пастора домой, чтобы «найти утешение в своей религии». По существу, этот новый закон разрешал частное отправление кальвинистских обрядов. Негодование руководителей католической партии было неописуемо! Кардиналы Бурбонский и Лотарингский обратились с жалобой к Екатерине, в тот момент из-за болезни вынужденной находиться в постели. Кардинал Бурбонский был очень резок и пригрозил покинуть двор.

Хитрая Екатерина пообещала поставить вопрос на рассмотрение Королевского совета. Но король был на охоте, а сама она не могла покинуть свои покои. Кто же в их отсутствие мог провести такие сложные дебаты? Екатерина улыбнулась и с горделивой материнской нежностью назвала монсеньора – ему выпала честь председательствовать на этом совете, что он проделал с необыкновенной степенностью. Все восхищались его ловкостью и умом.

Александр, чья судьба послужила причиной переговоров в Байонне, уже нарушал покой государства. Теперь он официально занимал свое место в общественной жизни страны, и Екатерина, влекомая неистовой материнской любовью, никогда не даст ему сойти с этого поприща.

Парижский парламент 14 января 1566 года зарегистрировал послание короля, в котором были четко обозначены титулы и владения монсеньора. В них входили: герцогства Анжуйское, Бурбонское и Овернь, графства Бофор, Форэ, Монферран и Монфор-лАмори. Одновременно члены парламента ставились в известность о том, что по случаю своей конфирмации монсеньор менял имя и впредь именовать его следует Генрих, герцог Анжуйский. Его младший брат Эркюль становился Франсуа, герцогом Алансонским. Посол Англии высказал крайнее недовольство тем, что монсеньор отказался от своего второго имени – Эдуард, данного ему в честь крестного отца, короля Англии Эдуарда VI.

Новоявленному герцогу Анжуйскому было в ту пору четырнадцать лет, и его огромные с итальянской поволокой глаза, изящество манер и матовая кожа очаровывали всех. У монсеньора не было той силы, что у его брата Карла IX, и ему совсем не нравилось, как молодому королю, работать в кузнице или свежевать убитых животных. Из-за бесконечных детских недомоганий он вырос изнеженным и мягким.