Наталья Павлищева - Наталья Гончарова. Жизнь с Пушкиным и без

Фризенгофы прожили в Михайловском весь август, было весело, по окрестностям Михайловского и Тригорского носилась шумная компания, по вечерам долго пили чай, играли в разные игры, рассказывали веселые истории…

И только у бедной Натальи Николаевны голова шла кругом. Гости, пусть и очень желанные, это всегда расходы, причем расходы немалые. Будь в Михайловском свое хозяйство, это не составило бы больших трат, но его как раз и не было. Не было и денег на то, чтобы покупать еду для большой компании, а в Михайловском ежедневно обедало восемь-десять человек.

Осознав, что выхода нет, и уловив час, когда компания гуляла где-то по окрестностям, она отправилась к Прасковье Александровне.

Начинать этот разговор было мучительно трудно. Как объяснить пожилой уже даме, крепкой помещице, которая содержала большую семью на доходы от Тригорского и умудрилась дать многочисленным дочерям приданое, что нет денег на покупку даже провизии к столу? Но объяснять пришлось.

На ее счастье, Прасковья Александровна достаточно хорошо знала всех Пушкиных и понимала, что Сергей Львович хозяин никудышный. Денег она дала, правда, много не могла, у самой негусто. И болтать об этом не стала даже с дочерьми, прекрасно понимая, как для Пушкиной трудно будет с ними после того общаться. Но о Сергее Львовиче все же спросила:

– А он что ж, не помогает?

И Наталья Николаевна не смогла сдержать слез:

– Никто не помогает. Брат и тот денег не шлет… Вы не думайте, Сергей Львович денег дал… взаймы… Да только я их на переделку могилы потратила, там работы много, зимой хоронили, все непрочно, веса памятника не выдержит…

Прасковья Александровна поняла, как трудно живется молодой женщине. Но чем она могла помочь? Сама Осипова уже была сухонькой маленькой старушкой, передавшей бразды правления Тригорским детям, а потому деньги вынула из заветной шкатулочки, попросив и Наталью Николаевну никому не говорить об этом долге.

– А вы, милая, почаще свою компанию к нам присылайте, пусть у нас обедают да чай пьют, все полегче будет.

Наталья Николаевна ушла из Тригорского в слезах. Когда служанка Прасковьи Александровны попыталась спросить, не случилось ли чего, только слабо улыбнулась:

– Мы Пушкина вспоминали…

Это было уважительной причиной, к слезам все отнеслись с пониманием, то есть утешать никто не стал.

В конце августа работы по оборудованию склепа и установке памятника были завершены. Пушкина хоронили второй раз…

Отслужили торжественный молебен… потом Наталья Николаевна собрала крестьян и проникновенно просила их не забывать Пушкина, помнить его и как поэта, и просто как хорошего человека. Мужики, видно, не ожидавшие такого разговора от столичной барыни, даже опешили. Потом один из них, постарше, смущенно крякнул:

– Дак что ж… кто же забудет Александра Сергеевича-то? Невозможно забыть… Веселый был барин, добрый… Не, не забудем…

Остальные тоже закивали, соглашаясь:

– Не забудем, нет.

И действительно не забыли; приезжая позже в Святогорский монастырь, Наталья Николаевна каждый раз заставала там кого-то из мужиков с женами и детьми, люди приходили на могилу Пушкина, словно к кому-то родному, подолгу сидели, разговаривая о нем. И не раз же были слышны строчки тех самым пушкинских сказок, которые так любила сама Наталья Николаевна: о колдуне, несущем богатыря на своей бороде, о спящей царевне, о Царевне-Лебедь…

Во время торжественных мероприятий она стойко держалась, а вот на следующий день, приехав на могилу одна, долго и навзрыд плакала, обняв теперь уже памятник. В стороне, тихонько переговариваясь, стояли два монаха:

– Как убивается, сердешная…

– Без мужа-то с четырьмя детишками одной… И такая молодая…

Наконец отправились в свою Вену Фризенгофы, Наталья Ивановна прощалась с Натальей Николаевной и Александрой со слезами, словно предчувствуя, что больше их не увидит… Провожали Фризенгофов всей семьей далеко, насколько возможно пешком. Обратно шли тихо, молча… Скоро и самим пора уезжать, да как, если Дмитрий Николаевич денег так и не прислал, зато теперь обещал прислать лошадей.

Это сообщение повергло Наталью Николаевну в ужас, лошади были нужны летом, а оставлять их в Михайловском в зиму значило основательно ремонтировать конюшню, закупать овес, спешно косить сено, а пора сенокоса давно прошла, брать конюха… Это все расходы и расходы.

Брату полетело письмо с просьбой теперь уже не присылать лошадей, оставив их в Заводе…