Наталья Павлищева - Наталья Гончарова. Жизнь с Пушкиным и без

Беседа в карете началась непонятно с чего и шла тоже обо всем. Как разговор свернул на женскую и мужскую неверность, они даже не заметили. Наталья сидела, по своему обыкновению молча, только блестя глазами. Было видно, что она все принимает близко к сердцу, хотя Полетика сомневалась, что даже мысленно изменяет своему «арапу».

И вдруг эти слова Пушкина, мол, его женка не такая, как вы все, она не позволит хватать себя за коленки или каких вольностей кавалергардам за спиной у мужа. При этом он ухватил за коленку саму Идалию. Вспыхнули обе женщины, это было оскорбление в духе Пушкина, он частенько позволял себе, правда не прилюдно, вольности с теми, кого хорошо знал, но сей раз уж больно откровенно.

И не в коленке дело, в свете хорошо знали о любви Полетики к кавалергардам и о многочисленных романах, но она умела, во-первых, все держать в пределах приличий, а во-вторых, просто в тайне. Болтать можно сколько угодно, слухи, в общем-то, были невинными, но доказательств ни у кого не имелось. Как и о ее тогдашнем романе с Петром Ланским.

Первой вмешалась Наталья, она просто заставила мужа извиниться перед кузиной за оскорбительное поведение. Пушкин сделал это по примеру двоюродной тетки жены Натальи Кирилловны Загряжской, которая некогда объявила ненавистной статс-даме, что здоровается с ней, но только по приказу государя. Пушкин извинился, но сделал еще хуже, он насмешливо пробормотал, что по приказу своей Мадонны принужден просить прощенья за нескромные слова и вольности, хотя не понимает, в чем провинился, выразив уверенность, что его женка вольностей с собой не позволит.

На счастье всех, Пушкиным было пора выходить, их уже привезли, а Идалия проследовала дальше к казармам Кавалергардского полка, в которых Полетики имели квартиру. Что там говорила мадам Пушкина мужу и говорила ли, что он отвечал, Идалия уже не знала, она сумела сдержаться и не выдать своих мыслей и чувств при прощании, сухо приняв извинения поэта, но, когда отъехали, даже губу прикусила, чтобы не расплакаться от обиды. Такого с ней никогда не бывало.

Она знала одно: Пушкина отныне ненавидит, но будет скрывать эту ненависть всеми силами, потому что не бывать в их доме сложно, она слишком срослась с ролью наставницы Поэтши. Хотела того Полетика или нет, у нее была потребность в женщине, менее искушенной в светской жизни и в жизни вообще, которую нужно наставлять и направлять. Внешне все осталось по-прежнему, Пушкин передавал приветы Идалии, при встречах целовал ручку, гадостей больше не говорил…. Но он не знал, сколь злопамятно сердце оскорбленной женщины, огонек ненависти в нем загорелся и остался тлеть, чтобы в свое время перерасти в пожар, способный разрушить не одну жизнь.

Прошло время, обида на Пушкина несколько поостыла, но совсем не исчезла.

Но теперь семейство Пушкиных интересовало Полетику не ради перевоспитания Натали или даже мести ее мужу, хотя и это было, у Идалии роман с молодым красавцем кавалергардом (у нее иных и не бывало!) Жоржем Дантесом. Роман бурный, такой, что может дорого обойтись в смысле репутации. И такому роману нужно прикрытие.

Дантес нравился всем. Нет, вот, пожалуй, именно Пушкину и не нравился.

Красавец француз прибыл в Петербург.

– Жорж, я просила вас поухаживать за госпожой Пушкиной, а не влюбляться в нее!

– Ах, мадам, при чем здесь любовь! Все видели, что я волочусь за Натали, что же мне теперь, отступать? Я просто обязан заполучить ее себе.

– Вы лжете, но мне так хочется вам верить. А чтобы вам не так уж хотелось заполучить мадам в свои объятья, спешу открыть одну ма-аленькую семейную тайну Пушкиных.

– Я весь внимание. Интересно выслушать тайну женщины, которая не дается тебе в руки.

– Она фригидна.

– Вы шутите. Четвертый ребенок и фригидность… К тому же Пушкин столь горяч…

– Вот в том все и дело, вы же знаете, что при всей любви господина Пушкина к своей супруге он то и дело волочится за другими.

– Но это не повод, чтобы подозревать саму Пушкину во фригидности.

– Я знаю это наверняка от ее сестры Екатерины…

Заметив, как вздрогнул Дантес при имени Екатерины Гончаровой, Идалия даже забеспокоилась:

– Что, Жорж, уж не влюбились ли вы еще и в эту?!

– Господь с вами! Неужели я похож на того, кто способен влюбиться в это косоглазое чудовище?

– Однако ее косоглазие заметили.

– Трудно, знаете ли, не заметить, если тебе строят столь косые глазки. Никогда не поймешь: тебе или ближайшему верстовому столбу.