Наталья Павлищева - Вещий Олег

Когда глаза открыл, уже голова не болит, только горло раскаленным обручем стянуто и тело крутит. Огляделся, у огня, что в углу землянки, женщина сидит, делает что-то, за спиной не видно что, напевает. Голос приятный, молодой. Напротив у стены тоже полати, там тряпье какое-то набросано, выход шкурами завешен, от огня тепло идет. Кашлянул Сирко, а то вроде получается, что подглядывает. Вскинулась женщина, к нему подошла. И правда, молодая, глаза блестят из-под плата, говорит что-то, да не понять при быстрой речи Сирку. Помотал головой, что не понимает, женщина еще раз повторила медленнее. Теперь уж понял, вепсинский говор-то немного знаком. Спрашивала, не хочет ли пить. Сирко головой закивал, пробует сказать в ответ, а голос не слушается. Женщина чашу с водой к его губам поднесла да палец к своим прижимает, чтоб молчал. А почему молчать должен? Выпил Сирко горячего, хотел было спросить, почему нельзя говорить, а женщина на его горло показывает, потом на свое и головой качает:

– Нельзя говорить, горло болит.

Согласен Сирко, болит проклятое, и горячее питье не помогает. Кивнул только, хочется спросить, где это он, а никак. Женщина снова попробовала объяснить, что пока молчать нужно, не то совсем голос потеряет. Тут в землянку двое мужчин зашли, снаружи холодом пахнуло, да шум дождя слышен стал. Вепсинка им про Сирка сказала, подошел один к больному, посмотрел на него, покивал, тоже велел пока молчать.

– Потом про себя расскажешь. Видели мы, что тебя с лодьи столкнули, течением к берегу несло, иначе не выплыл бы. Сейчас лежи, лечить будем.

Лечили хорошо, отварами все поили да грудь растирали жиром барсучьим и медвежьим. Шею перемотали тряпьем, в отваре намоченном. Помогло, стал Сирко быстро поправляться, только все запрещали говорить ему. Зато рассказали сами и как нашли, и как сначала к костру своему тащили, потом в землянку. А теперь вот на огнище дале по берегу надо, как на ноги поднимется, так и пойдут, итак уж задержались против всяких сроков. Сирко руками показывает, что идти готов. Сомневаются рыбаки. Тогда ладожанин подхватил одного из них, легко поднял в воздух да на новое место поставил. Охнул сначала вепсин, потом захохотал, по плечам Сирко хлопает, силу хвалит. Решили завтра и идти поутру. Не спросил Сирко, куда пойдут, все одно в Ладогу теперь нельзя, а так, с хорошими людьми хоть куда.

Застучали в Ладоге топоры, ставят новые дома для конунга и его семьи, а уж крепость пусть сам ставит, на то он и защитник. Приплыли от Ильменя те, кто уходил на зиму, тоже топорами застучали, если под охраной, то можно Ладогу восстанавливать. И торжище новое нужно, и причалы хорошие.

В доме Радоги еще с зимы поселился Олекса со своей семьей, негде им было больше. Радога твердила, что Сирко был бы не против. Зиму пережили хорошо, Олекса брал с собой Зореня в лес, женщины занимались своими делами, все сыты, согреты… Радога в тяжести оказалась от Сирка, получалось, что с двумя детьми да без отцов будет. Но дети всегда радость, хоть и тяжело их вырастить. Олекса с Талицей обещали помочь.

Зиму Хорень вместе с Раголдом невольно провел в Киеве.

За зиму Хорень окончательно извелся, он чем только ни пытался заниматься… Помогал хозяину в его каждодневных делах, учился у его брата шить порошни, даже мял кожи на дальнем дворе со знакомым усмарем. Только мечники да лучники чужака к себе не подпускали. Хорень даже обиделся: очень надо! Варяги не могли понять, чего ему неймется. Отдыхал бы себе, ведь весной начнется тяжелая работа, еще намашется веслом на руме лодьи. Раголд, напротив, был всю зиму занят. Как он находил себе друзей и просто собеседников, для всех оставалось загадкой, но где бы ни появлялся свей, вокруг него тут же как грибы после дождя вырастали люди, желавшие рассказать что-то интересное про дальние земли. Хорень дивился: не купец, а ходячий короб со знаниями!

Наконец в воздухе запахло весной, сосульки под солнечными лучами вовсю капали днем, но за ночь снова застывали. Лед на Днепре побурел, как-то просел, сразу и на реке, и на берегу стали хорошо видны следы зимнего пребывания людей – брошенные или оброненные кем-то вещи, конский навоз в местах, где переправлялись по льду, грязь и всякий мусор. Киевлян это не беспокоило, скоро вскроется река, вешняя вода смоет, унесет любые следы. Первыми прилетели грачи, они важно расхаживали по малым еще проталинам, выискивая опрометчиво вылезших на солнце червячков и жучков. Люди радовались – если прилетели грачи, значит, скоро и совсем теплые деньки.