Дороти Даннет - Весна Византии

― Что ж, гении всегда узнают друг друга, ― улыбнулся Николас в ответ. ― Но с какой стати отцу Годскалку порицать вас?

― Садитесь, ― пригласил Пагано Дориа. ― Вот сюда, и устраивайтесь поудобнее. Не желаете ли мальмзейекого вина или джина? Все напитки свежайшие и чистые. У вас ведь отличный лекарь ― чего же вам бояться? Разумеется, ведь вы меня не знаете, и гадаете сейчас, не таю ли я зла? Я прав?

Теперь, когда все они расселись, разница в росте перестала играть значение. Вино было разлито по бокалам; Годскалку оно показалось совершенно обычным.

― Меня известили о вашем назначении, ― заметил капеллан.

Дориа улыбнулся в ответ.

― А меня ― о назначении мессера Никколо. Позвольте вас поздравить.

Фламандец вновь улыбнулся.

― Благодарю. Таким образом, мы получили объяснение несчастному случаю с галерой и обвинениям против мастера Юлиуса. Кстати, миланский посланник согласился принять меня сегодня вечером, и я не сомневаюсь, что он пошлет кого-нибудь на север, дабы узнать, являлись ли эти враждебные действия официальной политикой Генуи? Конечно, Флоренции бы это очень не понравилось. Никто не пожелает, чтобы его упрекнули в попытках чинить препятствия христианскому войску.

Годскалк сморгнул. Генуэзский торговец, похоже, также на мгновение растерялся, но тут же вскочил с места, поставил бокал и коснулся рукой плеча Николаса. Не убирая руки, он опустился на одно колено.

― О чем вы говорите? ― воскликнул генуэзец. ― Я получил подтверждение своего назначения, лишь когда оказался во Флоренции… У меня не было никаких причин портить ваш корабль… ваш собственный священник тому свидетель! И откуда мне было знать, что он ваш? Ведь он в ту пору еще принадлежал Республике. Что же до вашего стряпчего… ― Убрав, наконец, руку, он откинулся назад и изящным движением вновь пересел в кресло, по пути прихватив свой бокал. Сжав его в пальцах, генуэзец с легкой улыбкой покачал головой. ― Что могло показаться вам таким подозрительным? Я просто повстречал фра Людовико на улице, и он стал расспрашивать о моих делах. Я был весьма впечатлен тем, что услышал о вас и о вашей компании. Вы ведь даже не представляете, как много о вас говорят во Флоренции. А наш славный минорит заинтересовался, кто именно отправляется в Трапезунд, и пожелал узнать всех поименно. Я не виноват, что имя мастера Юлиуса оказалось ему знакомо. Ему доводилось встречаться с ним прежде. Когда же я осознал, что произошло, то, разумеется, был весьма раздосадован, но поделать уже ничего не мог. Либо ваш человек сумел бы оправдаться, либо ваша славная компания избавилась бы от слабого звена… Разве ущерб столь уж велик?

― И все же наш приход вас не удивил, ― заметил Николас.

― Нет, не удивил, ― подтвердил Пагано Дориа. ― Разумные люди всегда наводят справки, прежде чем придти к каким-то выводам. Я знал, что вы можете появиться здесь. Но отец Годскалк произвел на меня впечатление человека справедливого и честного. Кстати, хочу сказать сразу: отче, я не прошу вас хранить мои секреты. Я навсегда простился с той милейшей дамой, которая уже во всем повинилась перед мужем. Так что можете поведать обо всем мессеру Никколо. Наверняка ему и самому доводилось сталкиваться с такой любовной дилеммой: когда красотка клянется, что умрет, если не вкусит вместе с вами запретных наслаждений…

Вино было хорошим, но слишком крепким. Словно сквозь дымку отец Годскалк увидел, что Пагано Дориа улыбается бывшему подмастерью, и услышал ответ Николаса:

― Разумеется, под вашим кровом я не осмелюсь вам противоречить, однако как человек, счастливо женатый, должен заметить, что меня заботит лишь нынешнее и будущее благополучие моей супруги. Так могу ли я сказать миланскому посланнику, что он найдет вас здесь, если пожелает задать какие-то вопросы.

И вновь эта угроза…

Теперь священник явно видел, что ее скрытый смысл тревожит торговца. Но почему? Конечно, миланский посланник гостил в доме Медичи, но это был лишь знак негласного союза между Козимо и герцогом Миланским. Однако Милан всегда поддерживал тесные отношения и с соседней Генуей, чьи вольнолюбивые граждане бунтовали, подобно морским штормам, скидывая одного дожа за другим.

Так вот в чем дело!.. Милану не нравилось, как активно французы стали вмешиваться в дела Генуи. Милан вообще враждовал с Францией, и вместе с Неаполем и Флоренцией был полон решимости не допустить чужаков к власти в Италии. Вот почему Милану вполне могло не понравиться, если французская марионетка (каковой они вполне могли счесть Пагано Дориа) попытается ставить палки в колеса компании Шаретти, пользующейся поддержкой Медичи. Вполне возможно, что тогда Милан сделает все, чтобы генуэзский парусник не смог покинуть Порто Пизано…