Дороти Даннет - Весна Византии

Внизу первым услышали именно его голос, затянувший какую-то песню. Крики продолжались, перемежаемые икотой, топотом ног и другими голосами, поющими и что-то вопящими по-турецки.

Отчетливый запах вина начал просачиваться в трюм, затем послышался скрип весел в уключинах, который постепенно приближался. Опять раздались крики и какой-то грохот, и несколько глухих ударов. Затем понемногу вся эта какофония начала затихать. Вновь послышались шаги по палубе и заскрипели весла. Люк открылся, и Николас спрыгнул вниз.

Он был слегка пьян, глаза его блестели. Со второй попытки ему удалось выдавить:

― Кто сказал, что турки не пьют?

― Ты нас спас, ― промолвила Катерина.

Он посмотрел на нее.

― Ну, в общем, они ушли. Если повезет, то передадут насчет нас в Стамбул и пропустят прямиком в Галлиполи. А в Галлиполи… ну, просто придется проскочить очень быстро, вот и все. ― Внезапно он опустил взгляд и переменился в лице. Это он заметил Виллекина.

― Что случилось? ― спросил он совсем не пьяным голосом.

― Он лаял, ― ответила Катерина.

Одна из женщин пояснила:

― Он начал тявкать в тишине. До этого за шумом его не было слышно, а тут она просто встала и перерезала ему горло. Раз ― и все.

Тогда Николас посмотрел на девочку.

― Мне очень жаль. Я знаю, как он был тебе дорог. Возможно, это и впрямь спасло нас всех. Спасибо.

― Ее любимец, ― послышался чей-то голос, и впервые за все время по отношению к Катерине в нем прозвучала нотка сочувствия.

Однако та ничего не заметила, поскольку стояла, не сводя с Николаса заплаканных глаз, а он не смотрел ни на кого, кроме нее.

― Бедная Катерина, я пришлю кого-нибудь за ним, ― проронил он наконец и, легонько коснувшись ее щеки, выскользнул обратно на солнце через открытый люк. Спустя какое-то время вновь послышался голос Николаса, который отдавал приказы и время от времени разражался смехом. Поднялись паруса, и они вновь двинулись вперед, а он больше так и не спустился, хотя пришел священник. Но она послала его подальше.

Без помех они миновали Константинополь и, набравшись уверенности, пересекли Мраморное море. Затем корабли достигли Галлиполи, своего предполагаемого пункта назначения. Отсюда они никак не могли ускользнуть хитростью, если их остановят или начнут стрелять.

Николас велел идти ночью, полагаясь на талант Кракбена и Легранта. Их заметили и пушки выдали залп, но промахнулись, поскольку все лучшие пушкари отправились на войну с Касим-пашой; к тому же здесь не было таких крупных орудий, как в Константинополе и на Босфоре.

В тот день, когда они прошли Дарданеллы и оказались в Эгейском море, Катерина впервые увидела всех служащих своей матери пьяными, ― даже этого капеллана, который читал ей нотации по поводу плотских утех. Как ни странно, первыми напились Юлиус и Николас. В былые времена, вместе с Феликсом, порой они пьянствовали по нескольку дней кряду, когда ее мать уезжала в Лувен, и все равно держались на ногах. А теперь в поисках Николаса Катерина сперва наткнулась на Юлиуса, который, широко улыбаясь, спал на палубе перед офицерской каютой. А когда вошла внутрь, то обнаружила, что и Николас также не добрался до постели, заснув на полу… Хотя на его лице не было улыбки. Катерина попыталась поднять его, но тут вошел лекарь и велел ей прекратить. А когда она стала настаивать, взял ее за руку и вывел вон. Она это запомнила. Теперь она запоминала все на свете. Если бы Пагано поступал так же, то не потерял бы свои деньги.

На следующий день все жаловались и стонали, и Катерина была очень рада. А еще через день, когда пассажиров наконец выпустили на палубу, все были с Катериной очень вежливы, как и положено, и дружелюбны друг с другом. Но, конечно, не чрезмерно, потому что торжествовать, собственно, было нечего. Чем тут гордиться людям, которые все бросили и сбежали домой, даже если они возвращаются с товаром? И пусть помнят, что ее муж, Пагано Дориа, погиб… Ей не из чего было сшить траурные одежды, но какая-то женщина дала ей черную ленту, и Катерина повязала ее себе на платье. Катерина де Шаретти нельи Арриа ― вдова… Она сказала Николасу:

― Не забудь, что парусник принадлежит мне.

Они как раз миновали Модон, и он стоял у борта, глядя на остров, прикрывавший вход в гавань. Вид у него был такой же кислый, как наутро после пьянки, хотя с тех пор Николас не брал в рот ни капли. Рядом стоял Джон Легрант. Когда Катерина повторила свои слова, фламандец повернулся к ней.