Валентин Рыбин - Огненная арена

— Ну что ж, — согласился он, — поезжайте, коли душа зудит. Привезете преступника — получите награду и в звании повысим сразу, а нет… У нас говорят: «На нет и суда нет». Доброго пути вам, штабс-капитан.

Вечером, часа за два до сумерек, Черкезхан отправился в пески, взяв с собой двух конных казаков и кучера Язлы, с нагруженным верблюдом. Язлы бывал у чабанов раньше, знал к ним дорогу. А на верблюда погрузили бочонок с пресной водой, хлеб и жареное мясо.

Ночь застала офицера и его сопровождающих в пятнадцати верстах от города. За спиной растворились очертания Копетдагских гор, над головой засверкали крупные звезды, а из глубины Каракумов повеяло прохладой… И чем глубже погружалась вселенная в ночь, тем холоднее становилось в песках. И жуть наваливалась от непонятных ночных звуков. Казаки, храбрясь, пугали друг друга разными чудовищами из сказок, Черкезхан с Язлы беседовали о том, что надо спешить и успеть добраться до чабанов не позднее завтрашнего полудня. Иначе пригреет солнце, и тогда придется туго— и людям, и лошадям. Привал сделали в час ночи. Дали отдохнуть скакунам, не расседлывая их. Верблюда осадили на брюхо, не снимая поклажи. Сами легли, подстелив шинели, а Язлы — чекмень. В четыре, когда на горизонте засверкала утренняя звезда, отправились дальше. Еще три часа ходу, и вот оно — урочище чабанов: высокие, поросшие саксаулом барханы, а в низине несколько кибиток.

Конечно же, чабаны сразу увидели приближающуюся группу всадников. В пустыне подойти к одиноким кибиткам и быть незамеченным почти невозможно: днем увидят люди, ночью — собаки. Днем безопаснее, поскольку люди успеют разобраться — кто едет, и предпримут соответствующие меры. Ночью же всякий — враг. Черкез об этом хорошо знал и приблизился к кошу, когда развиднелось. Подъезжая, услышали лай собак, затем кто-то из чабанов появился на бархане, а следом еще двое. Язлы удовлетворенно сказал:

— Это Алты-ага со своими. Я узнал его.

— Это хорошо, что у тебя такой зоркий глаз, — похвалил Черкез и предупредил: — Но язык придержи, не хочу, чтобы он у тебя был длинный. Я сам расспрошу обо всем чабана.

Язлы вобрал голову в плечи, и пока здоровались с хозяевами, помалкивал. А Черкезхан, едва поздоровавшись, спросил:

— Ну и чего они хотят сделать с этим русским?

— О каком русском говорите? — не понял Алты-ага.

— Не прикидывайся дураком! — повысил голос Черкезхан. — Русский босяк прячется где-то здесь! И с ним еще двое.

— А кто могли быть эти двое, ваше благородие?

— Братья мои!

— Нет, не было ваших братьев, — отвечал чабан. — Русского тоже не видел.

— Алты-ага, вы почтенный человек, а почему-то врете мне. — Черкезхан вынул револьвер. — Если не скажете, придется пристрелить вас.

— Хан-ага, ваше благородие, не видел я никого, — стоял на своем чабан.

— Ну-ка, казаки, заставьте его говорить правду! — приказал штабс-капитан.

Казаки тотчас выхватили плетки и принялись стегать чабана. Алты-ага бросился было бежать, но его сбили с ног и ударили плетью по лицу.

— Черкез, собачий сын! — взъярился чабан. — Ты чего со мной делаешь?! Ты думаешь, если ты хозяин, тебе все можно. Ну стреляй тогда, сын паршивой овцы, выкормыш Петербурга! Но не было тут твоих братьев, не было!

— Господин офицер, — учтиво вмешался подпасок. — Может, они на Джунейте?

— Где этот Джунейт? — сразу оживился Черкезхан,

— Кто там живет?

— Там седельщик живет.

— Еще кто, ну говори!

— Еще старуха его… и одна беленькая.

— Кто такая — беленькая?

— Городская она, господин офицер.

— О аллах! — воскликнул отчаянно штабс-капитан. — Ты молвишь истину губами вот этого глупого подростка. Значит, все мои предположения сбываются! Казаки, садитесь на коней, поедем к Джунейту. А ты, чолук, иди вперед — покажешь нам это место.

— Сын паршивой овцы… Предатель из предателей,

— злобно проговорил Алты-ага, презрительно глядя на своего подпаска. — Не будет тебе места на земле. Я удавлю тебя собственными руками!

Но чабан перестарался в своей ненависти. Слова его взбесили штабс-капитана. Обернувшись, он замахнулся на старика и в бешенстве два раза выстрелил в него. Две женщины тотчас выбежали из кибитки и бросились к мертвому. Заплакал подпасок, охваченный горем и страхом. Черкезхан ткнул его дулом револьвера в спину и проговорил:

— Веди и покажи нам место, где прячутся городские, или я тебе всажу пулю в спину!

Джунейд — это райское местечко известно было лишь немногим. Находились оно в двадцати верстах от караванной дороги, и сюда почти никто не заглядывал. Даже те, кто слышал о голубом чистом озерце в песках, не стремились к нему. Путешественники из Хивы, едущие в Асхабад, увидев Копетдагские горы, спешили поскорее к ним, и не было смысла сворачивать в сторону, к озеру. А отправляющиеся из Асхабада в Хиву не сворачивали к озерцу, поскольку не было смысла делать остановку в самом начале пути. Седельщик, обосновавшийся здесь, жил преспокойно. Путники к нему не заезжали. Седла он возил на базар в Асхабад и продавал там. И время от времени появлявшиеся на Джунейте калтаманы не только не грабили старика, но и защищали его,