Томас Костейн - Высокие башни

— Никогда не видел ничего более прекрасного! — шептал барон. — Он великолепен! Какое совершенство линий!

Действительно, сосуд был красив. Он был высотой шестнадцать дюймов, с ручкой в виде лилии. В глазах барона сверкало восхищение истинного ценителя искусства. Он был вне себя от мастерства ювелира, нежно поглаживал горлышко кувшина и изящную изогнутую ручку.

Барон подумал о том, что молодой мастер, изготовивший этот необычный сосуд, когда-нибудь станет знаменитым, и многие коллекционеры будут везде разыскивать его работы. Когда наступит такое время, этот сосуд будет бесценным!

— Я должен им обладать, и никто об этом не узнает. А если им станет известно… Что ж, пусть болтают! Я ничем не нарушил соглашения. Могу поклясться, что никто из них не носит потрепанную одежду, как это делаю я! В течение пяти лет я трясся над каждым су и поэтому могу себе позволить небольшое безумство!

Мсье Шарль неохотно спрятал серебряный сосуд на прежнее место. Как бы желая воспротивиться строгому режиму экономии, к которому он принуждал всех членов семейства и себя самого, мсье Шарль решительно сказал вслух:

— Я покупаю эту вещицу!

В открытую дверь комнаты, где сидели его служащие, можно было слышать поскрипывание перьев. Там при слабом дневном свете трудились его служащие и переписчики. Барон, направляясь к лестнице, остановился и сказал:

— Зажгите свечку. Не стоит портить глаза, работая при слабом свете!

Купцы Новой Франции были весьма экономными людьми и не желали пускать пыль в глаза, поэтому первые этажи своих домов отводили под торговлю. Там располагались лавочки, работали служащие и находились расчетные книги, которые хозяин внимательно изучал, заперев на ночь ставни. В доме на рю Сен Пола, принадлежавшем Шарлю ле Мойну были сделаны кое-какие изменения, и они указывали на улучшившееся положение семейства. Внизу располагался светлый и просторный вестибюль, из него дверь вела в бывшую лавку. Но теперь это помещение использовалось в качестве гостиной. Эта большая комната была роскошно обставлена усилиями баронессы. Мебель прибыла из Франции и стоила немало денег.

Шарль помнил, когда там находились рулоны материй, лежавшие на полках, бочки с соленой рыбой, патока, ножи и корзины с бусами. Поэтому он всегда входил в гостиную с чувством некоторого неудобства и неловкости. Роскошные занавеси из синего руанского шелка, богатые пушистые ковры, в которых тонула нога, чудесные резные кресла, хрустальная люстра для шестидесяти свечей, в которой сейчас зажигали не более шести штук. Все это представляло такой удивительный контраст, что он задавал себе постоянно один вопрос: «Что бы сказал старик Шарль по этому поводу?».

В гостиной он нашел жену, сидевшую на кушетке возле огня. Ее колени прикрывало покрывало того же синего оттенка, что и занавеси, а на ее плечи была накинута теплая шаль, но баронесса выглядела замерзшей и грустной.

— Шарль, Шарль! — сказала она, повернув к нему голову, но стараясь держаться поближе к огню. — Какая жуткая зима! Я к ней никогда не привыкну, если даже проживу тут долго-долго! Шарль, дорогой, боюсь, что никогда не стану настоящей канадкой!

— Тебе следовало отправиться во Францию вместе с детьми, как я уже тебе говорил.

Он подошел к огню как можно ближе и начал отогревать руки.

— Иногда мне кажется, Клод-Элизабет, что тебе не стоит проводить тут зиму. Мое сердечко, ты как нежный цветок, и рождена для жизни на теплом юге. А сейчас у нас война…

— Ты думаешь, я оставлю тебя одного? Чтобы ты работал до бесконечности в холоде и без присмотра? Нет, Шарль, я предпочитаю оставаться тут.

— Возможно, из тебя не вышло хорошей канадки, — заметил он, улыбаясь жене, — но ты, дорогая, стала мне чудесной женой.

— Если бы получилось так, как мы задумывали! — вздохнула баронесса, глядя на странное сооружение, стоявшее с одной стороны очага, — тогда была бы одна комната, где я бы себя нормально чувствовала.

Это была печь, сооруженная по германской конструкции, но с отделкой галантных галлов. Внешняя ее часть вместо грубых железных листов была отделана глазурованной плиткой. И каждая плитка была украшена рисунком в синих и желтых тонах. Сверху помещалась фигурка в виде горгульи с гигантским торсом.

Эта печь была оригинальной модели, прикрывала одной стенкой вход в трубу камина и должна была собирать внутрь весь жар, который в ином случае стремился с потоком воздуха в небо. Печь должна была обогревать комнату. Но, к сожалению, так не случилось. Печь втягивала дым, а не жар. Каждый раз, когда ветер менял направление, в комнату из дверок печи и отверстий летела сажа. В печи было много щелей и отверстий, как у де Марьи — пуговиц на камзоле. Временами печь начинала грозно ворчать, все дверцы широко растворялись, и из нее валили огромные клубы дыма.