Лев Рубинштейн - Честный Эйб

— Дитя мостовой, сэр. Работает в районе «Нью-Йорк Геролда». Зовут Джуджо. Мулат, сэр.

— Ах, мулат! — довольным голосом сказал инспектор. Снимите его. Пригодится для газетчиков — «цветные нападают на белых» или что-нибудь в этом роде…

Джуджо, который думал, что за патриотические песни нельзя попасть в тюрьму, был неприятно поражён, увидев, что трое полицейских начали трясти именно то дерево, на котором он сидел.

— Воу! — крикнул он. — Синие сморчки хватают детей! На помощь!

Нет более оскорбительного названия для нью-йоркского полисмена, чем «синий сморчок». Дюжие молодцы зарычали, как тигры, и навалились на дерево. Джуджо повис на суку и полетел бы вниз, если б опытный уличный боец Нино с помощниками не атаковал бы полицию с тыла.

Град камней был такой густой и стремительный, что рослые сержанты попятились и рассеялись. Они бросились в разные стороны вдогонку за улепётывающими «детьми мостовой». Джуджо спустился с дерева и попал прямо в объятия инспектора.

— Ах, сынок, — сказал инспектор, — придётся тебе переночевать в участке нижнего Бродвея. Там тебя воспитают.

— Я собирался воспитываться в другом районе, сэр, — вежливо отвечал Джуджо и укусил инспектора за ухо.

Инспектор отшатнулся, и это дало возможность Джуджо ударить противника головой в живот. Пока полицейский приходил в себя, Джуджо нырнул у него под локтем и понёсся по Бродвею.

Джуджо бежал со скоростью лошади, идущей крупно рысью. Но «сморчки» уже в те времена отличались большой хитростью: они вскочили на площадку вагона конки и не отставали от Джуджо ни на метр. При этом они свистели на всю улицу.

Джуджо начинал задыхаться. Он понимал, что раздражённые полисмены теперь не оставят его в покое, если только он не скроется через проходной двор. Но ни одного проходного двора в этом районе не было.

Возле Десятой улицы Джуджо попытался нырнуть за угол. Не тут-то было — «сморчки» бросили конку и побежали за ним. Ещё минута-две, и не миновать бы Джуджо «перевоспитания» в полицейском участке. Но он рванулся в первую попавшуюся дверь, захлопнул её и запер на засов. Затем он побежал вверх по лестнице.

Лестница была крутая. Дверь была только на третьем этаже. На двери было написано золотыми буквами:

ДАГЕРРОТИПНАЯ И ФОТОГРАФИЧЕСКАЯ

ГАЛЕРЕЯ-СТУДИЯ МЭТЬЮ Б. БРЭДИ

(Медаль Лондонской выставки 1851 года)

ПЕРВОКЛАССНЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ. ПОРАЖАЮЩИЕ НЕОБЫКНОВЕННЫМ СХОДСТВОМ С ОРИГИНАЛАМИ. ПРИ СТУДИИ ИМЕЮТСЯ САЛОН И КОСТЮМЕРНАЯ МАСТЕРСКАЯ. ФОТОГРАФИЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ ЛЮБОЙ ВЕЛИЧИНЫ, ВКЛЮЧАЯ ПОДЛИННЫЕ РАЗМЕРЫ ОРИГИНАЛА.

Цены доступные для любых кругов общества

— Для любых кругов общества, — сказал Джуджо. — Это значит и для меня.

И он храбро дёрнул за шнурок звонка.

Колокольчик прозвенел серебряной трелью. Дверь открылась.

— Прошу вас, сэр, — вежливо сказал чей-то высокий, приятный голос.

Джуджо перешагнул через порог. Перед ним стоял небольшой, сутулый человечек в толстых синих очках, с очень аккуратно подстриженной бородкой.

— Прошу прощения, сэр, — любезно сказал этот человечек. — Насколько я понимаю, вы желаете запечатлеть свой образ навеки?

— Нет, совсем не желаю, — отвечал Джуджо.

— Вы посыльный?

— Нет.

— Что же вам угодно?

— Мне угодно скрыться от полиции, — ответил Джуджо.

Человечек поправил очки.

— Может быть, вам неизвестно, юноша, — сказал он, — что в этой студии были сделаны фотоизображения президента Авраама Линкольна и его высочества Альберта-Эдуа́рда, принца Гэльского?

— Ну и что же такого, сэр? — возразил Джуджо. — Этим господам, наверно, здорово удалось околпачить «синих сморчков». Я виноват только в том, что бросал сапожные щётки в защитников рабства. За мной гонятся.

— О, — сказал человечек в очках, — я вижу, что вы честный республиканец! Это очень хорошо, потому что в решительный час, когда судьба свободной Америки поставлена на карту, колебаться было бы позором. Я голосовал за Линкольна, мой друг! А вы?

— Я, разумеется, ещё не голосовал, — отвечал Джуджо, — но я никому не позволю прикоснуться к нему и пальцем! Воу-воу!

— Я очень плохо вижу, сэр, — с прискорбием сказал человечек, — но из ваших слов я понял, что вам нет ещё двадцати двух лет. Прошу проследовать в мою галерею, и вы увидите царство чудес! За мной, юноша!

И в самом деле это было царство чудес!

В огромном помещении «салона» ковры из розового бархата покрывали целиком весь пол. Обои были тоже розовые с золотом. С лепного потолка свисала громадная стеклянная люстра, усеянная звёздочками газовых рожков. Мебель была из розового дерева. В полированных ручках кресел отражался свет, падавший из стеклянного окна на потолке. По всей комнате были расставлены мраморные столы. На столах стояли вазы с цветами.