Лев Рубинштейн - Честный Эйб

Отец повесил на крюк ружьё, с которым обходил участок, и сердито бросил шапку в угол.

— Завтра воскресенье, день лентяев! Но ты, Эйб, очистишь всю полосу за ручьём до завтрака. Я хочу посадить там горох. Возьми мой топор. А девочки пусть соберут щепьё для очага.

— Грех работать в воскресенье, Том, — сказала Сара Буш. — Что подумает бог?

— С богом мы договоримся. Гасите свет!

Эйб закрыл книгу. Через несколько минут он лежал уже рядом с Деннисом на медвежьей шкуре и уныло смотрел, как в очаге поблёскивали розовые угольки. Деннис храпел, ему вторил отец, мачеха что-то бормотала во сне, а снаружи крепчал северо-западный ветер и сотрясал дранку на крыше. Эйб молча произносил речь перед воображаемыми слушателями. Он доказывал им, что разум — самое главное в человеческой жизни и что без разума не было бы ни дома, ни хозяйства, ни государства, ни американской свободы. Он доказывал это так убедительно, что слушатели начинали кричать: «Да здравствует разумный и образованный Эйб Линкольн, ученик Джорджа Вашингтона и Робинзона Крузо!» — и избирали его губернатором. Против голосовал только отец, а Кэйт Роби свистела.

На следующий день Эйб работал топором. Топоры у пионеров Запада были очень острые, с длинными рукоятками. В руках Эйба топор летал, прочерчивая воздух, как молния. Щепок было очень мало. Если внимательно прислушаться, как работает топором Эйб, то можно было услышать что-то вроде монотонного пения. Опытные, взрослые лесорубы говорили, что Эйб Линкольн вбивает лезвие топора в древесину глубже, чем любой другой лесоруб в округе. Да и руки у него были длинные, крепкие, словно из литой стали.

А это имеет громадное значение в западных штатах.

Когда солнце взошло и бахрома на оленьей кожаной куртке Эйба намокла от пота, он всадил топор в бревно и бережно вытащил из-за пазухи «Робинзона Крузо».

«Во всяком зле можно найти добро», — говорит Робинзон. Эйб сделал всё, что ему приказал отец, и теперь он свободен.

О свободе Эйб слышал с детства. Свобода — это когда человек может делать всё, что ему хочется, не нарушая свободы других. В биографии Джорджа Вашингтона сказано даже, что свобода есть природное право любого человека. Итак, свободный Эйб уйдёт в лес! Он так хочет, и никто не может запретить ему стать Робинзоном, поскольку этим не нарушается свобода других. Если люди его не понимают, он уйдёт в лес и там будет читать книги. И пусть Кэйт Роби свистит, сколько ей вздумается, и выходит замуж, чтоб сбивать масло и вязать чулки!

И Эйб зашагал в лес.

В пустыне есть своё очарование. Трудно сказать, что в ней хорошего, — может быть, то, что вас никто не толкает в бок и не заслоняет вам света. А может быть, и то, что вольный ветер веет вам в лицо и приносит запах диких трав и лесной смолы, а иногда и горький дымок индейских стойбищ. Приятно в глубокой тишине услышать, как синица высвистывает своё «ти́ти-тити-ти́пи», как лесной голубь ворчит «гхуу-гхуу», как дятел, перед тем как стукнуть клювом по коре, произносит на весь лес «кик-кик-кики», а зяблик отвечает ему звонким «пинь-пинь».

Как отрадно в шуме листвы различать отдалённый рокот лесного водопада и далёкий голос лугового коростеля, похожий на скрип колодезного ворота. Как хорошо идти через валежник и находить на земле вчерашние следы лап дикой кошки и раздвоенные следы оленьих копыт. И как хорошо думать, что жизнь началась сначала и что больше не будет ошибок, обид и насмешек. Эйб выстроит себе шалаш из веток и будет питаться корнями, ягодами и дичью. В конце концов, он никогда не искал общества людей. В штате Индиана в те времена достаточно было уйти на милю от истоптанной гуртами скота просёлочной дороги, чтоб оказаться в царстве нетронутой природы. Это не восточные штаты, утыканные городами, как наростами. Это материковая Америка с невозделанной почвой, по которой легко шагать в мягких мокасинах, в широких штанах из телячьей кожи, прокладывая себе путь топором и сдвинув на затылок беличью шапку с длинным хвостом, а если набросить этот хвост на грудь, то, по обычаям колонистов, это означает вызов на бой.

Вы можете забрать у меня всё, чем я владею, но не можете отнять у меня свободу, потому что я родился свободным и без свободы я умру. Там, в Джентривилле, мачеха Сара Буш и разряженные по-праздничному дети всхлипывают от восторга на молитвенном собрании «братьев и сестёр» баптистов, а я, Авраам Линкольн, сын Томаса Линкольна и внук солдата-добровольца времён войны за Независимость, 190 сантиметров роста и 160 фунтов веса, иду в широкий мир, чтобы стать большим человеком…