Леон Юрис - Суд королевской скамьи

— Вы кастрировали?

— Кастрируют лишь здоровых людей. Я же никогда не делал кастрации.

— Были ли здоровыми те мужчины и женщины, которых насильственно подвергали рентгеновскому облучению?

— Ко мне это не имело отношения.

— Принято ли спрашивать у пациента перед операцией, согласен ли он на нее?

— Только не в концентрационном лагере.

— Поступали ли время от времени приказы немецкого военно-полевого суда кастрировать гомосексуалистов или других нежелательных элементов?

— Таких случаев я не припомню.

«Он удит вслепую», — перекинул Честер Дикс записку Хайсмиту, который, глянув на Кельно, одобрительно кивнул в знак того, что все идет хорошо. Слыша мягкий голос Баннистера и видя, что тот задает бессмысленные вопросы, Адам несколько расслабился.

— А если бы вы столкнулись с такими случаями, потребовали бы вы приговора суда?

— Я не могу рассуждать о том, чего никогда не случалось.

— Но вы отказались бы оперировать здорового человека?

— Я никогда этого не делал.

— Доктор Кельно, удавалось ли каким-нибудь другим заключенным-врачам покидать Ядвигский концентрационный лагерь для работы в частных немецких больницах?

— Доктору Константину Лотаки.

— Он также проводил в пятом бараке операции, имеющие отношение к экспериментам Восса?

— Он делал то, что ему приказывали.

— Приказывали ли ему извлекать яичники и яички?

— Да.

— И он делал это, и он также оставил Ядвигу чтобы работать в частной немецкой больнице.

Охватившее Адама Кельно после первых вопросов Баннистера ощущение спокойствия стало исчезать, и он начал понимать, что ему придется нелегко. Я должен быть очень осторожен, подумал он, тщательно обдумывая ответы.

— Итак, прибыв в Росток, где вам предстояло работать в частной клинике, вы больше не носили полосатую форму заключенного?

— Не думаю, чтобы высокопоставленным офицерам немецкого флота понравилось бы, что их жен пользует человек в полосатой одежде каторжника. Да, меня облачили в нормальный костюм.

— Может быть, они решили впредь не относиться к вам как к заключенному?

— Я не знаю, что они решили и что — нет. Я по-прежнему оставался заключенным.

— Но несколько особым заключенным с особыми привилегиями. Я могу предположить, что вы сотрудничали с Воссом, дабы обеспечить себе освобождение из лагеря.

— Что?

— Не можете ли вы повторить ваше утверждение, мистер Баннистер? — прервал его судья. — Истец, кажется, не понял.

— Да, милорд. Вы начали свое пребывание в лагере как простой рабочий, которого били и унижали?

— Да.

— Затем вы стали кем-то вроде санитара.

— Да.

— Затем врачом для заключенных.

— Да.

— Потом вас перевели на работу в крупный медицинский комплекс

— Можно и, так сказать. Под неослабным контролем немцев.

— И, наконец, вы стали врачом для жен немецких офицеров.

— Да.

— Я предполагаю, что вы с доктором Лотаки единственные два врача, освобожденные из Ядвиги, получили это право за сотрудничество с полковником СС Адольфом Воссом.

— Нет.

Баннистер продолжал оставаться совершенно невозмутимым, рассеянно теребя оторочку мантии. Интонации его голоса стали еще тише и спокойнее.

— Кто требовал проведения подобных операций?

— Восс.

— Вы отлично знали, что он занимается стерилизацией.

— Да.

— С помощью рентгеновского облучения.

— Да.

— Доктор Кельно, разве изъятие яичников и яичек не является, в сущности, вторым этапом тех же самых экспериментов?

— Я не знаю, что сказать.

— Я постараюсь прояснить суть дела. Давайте пойдем шаг за шагом. Все эти люди были евреями.

— Думаю, что да. Встречались и цыгане. Но большей частью евреи.

— Молодые евреи.

— Да, они были молодыми.

— Когда их доставляли в пятый барак для операций?

— Ну, все они содержались в третьем бараке как материал для экспериментов. В пятом бараке их облучали, отсылали примерно на месяц, а потом возвращали для операций.

— Не пропустили ли вы еще один этап?

— Не припоминаю.

— Я хочу напомнить вам, что, прежде чем их облучали, подопытным мужчинам из пятого барака вставляли в задний проход деревянный стержень, чтобы вызвать эякуляцию, после чего их сперма анализировалась на предмет выявления жизнеспособности.

— Я ничего не знал об этом.

— Брили ли их перед операцией?

— Да, их готовили, как принято.

— Они протестовали?

— Конечно, удовольствия они не испытывали. Я говорил с ними и объяснял, что операция необходима для спасения их жизни.