Стивен Прессфилд - Врата огня

3а два дня до этого трогательного момента госпожа тайно вызвала меня, как всегда перед походом. Есть такой спар­танский обычай: на неделе перед отправлением в поход Равные проводят один день не в учениях или подготовке, а отдыхая в клерах, в своих сельских поместьях. По зако­нам Ликурга каждый спартанец имеет поместье, с которого получает продукты, чтобы обеспечивать себе и своей семье существование, достойное гражданина и Равного. Эти «дни в поместье», как их обычно называют, составляют местную традицию, происходящую, надо полагать, из естественного желания воина перед битвой вновь посетить места счастли­вых дней своего детства и в некотором смысле попрощать­ся с ними. Есть также более практическая цель (по крайней мере, была в прежние дни) – лично собрать снаряжение и провизию из хранилищ своего клера. День в поместьё – это праздник и один из редких случаев, когда Равный и те, кто работает на его земле, могут по-товарищески со­браться вместе и с беспечным сердцем набить животы. Как бы то ни было, туда мы и направились за несколько дней до выступления к Горячим Воротам – в поместье под названием Дафнион.

В поместье трудились две семьи мессенианских илотов, всего двадцать три человека, включая двух бабушек-близ­нецов, настолько старых, что они и имена свои путали. Моя жена и дети тоже работали в поместье.

Обильно накрытые столы стояли в саду под деревьями. Гостям, владельцам соседних поместий, и илотам, работа­ющим на земле хозяина, прислуживали сам Диэнек и гос­пожа Арета с дочерьми. Раздавались подарки, улаживались старые споры. Молодежь клера спрашивала у Диэнека раз­решения на свадьбы.

К тому времени, когда праздник был окончен и все насы­тились и утолили жажду, у ног Диэнека лежало больше фруктов, амфор с вином, караваев хлеба и головок сыра, чем ему понадобилось бы в сотне битв. Поблагодарив собравшихся, Диэнек уединился со старейшинами работни­ков поместья, чтобы решить оставшиеся в клере дела перед выступлением в поход.

Пока мужчины обсуждали свои проблемы, госпожа Аре­та сделала мне знак присоединиться к ней. Мы уединились на кухне поместья. Это было уютное место, согреваемое заходящим светилом. Через открытую дверь был виден освещенный лучами солнца двор.

Малыш Идотихид, сын Петуха, играл во дворе с двумя другими голыми малышами, среди которых был и мой сын Скамандрид. На мгновение глаза госпожи – мне показа­лось, с печалью – остановились на неугомонной ребятне.

– Боги на шаг опережают нас, не правда ли, Ксео?

Впервые я услышал из ее уст намек на подтверждение того, о чем ни у кого не хватало мужества спросить ее: действительно ли госпожа не предвидела всех последствий своего поступка в ту ночь, когда спасла жизнь ребенку?

Как всегда, госпожа выложила предметы из походного набора мужа, которые должна обеспечить жена: медицин­ские принадлежности, завернутые в толстую воловью шку­ру, которая, сложенная вдвое, накладывается на перелом или привязывается прямо к телу, как затычка на рану. Три кривые иглы из египетского золота, которые спартанцы зовут «рыболовными крючками», с катушкой скрученных хирургических ниток и стальной ланцет, чтобы заниматься портновским искусством на живом теле. Компрессы из беленого полотна, кожаные жгуты, медные зажимы, остро отточенные пинцеты, чтобы удалять наконечники стрел или, чаще, осколки и обломки, которые летят во все сторо­ны при ударе сталью по железу или железом по бронзе.

Потом деньги. Эгинские оболы – воинам запрещалось брать какие-либо деньги, но, чудесным образом обнаружен­ные в мешке оруженосца, они могли очень пригодиться на попутном рынке и у воза маркитанта, чтобы купить что­-нибудь забытое из необходимого или какое-либо средство для поднятия духа.

И наконец, кое-что сугубо личное – памятные вещицы и амулеты, предметы суеверий, тайные талисманы любви. Детская фигурка из цветного воска, ленточка из волос доче­ри, янтарный амулет, вырезанный неумелой детской ру­кой. Госпожа вверила мне мешочек сластей и безделушек, кунжутные лепешки и сушеные фиги.

– Можешь украсть свою долю,– с улыбкой сказала она,– но оставь что-нибудь и моему мужу.

Мне всегда что-нибудь доставалось. На этот раз – ме­шочек афинских монет, всего двадцать тетрадрахм, почти трехмесячный заработок искусного гребца или гоплита в афинском войске. Меня удивило, что у госпожи нашлась такая сумма, и ошеломила столь необычная щедрость. Эти «совы», как их звали за изображение на лицевой стороне, имели хождение только в Афинах и больше нигде в Греции.