Мария Фагиаш - Танец убийц

На этой веранде теперь сидел в старом кожаном кресле отец Михаила, курил длинную трубку из морской пены [14] Морская пена (от нем . Meerschaum) — минерал, из которого изготовляют курительные трубки. Легкий белый пористый материал, образовавшийся из останков доисторических морских обитателей; добывается с глубины моря. (Примеч. ред.) и читал последний выпуск радикальной газеты Odjek , которую на расстоянии в два метра держала самая младшая сноха Любица. В свои семьдесят семь лет он категорически отказывался носить очки. Последние три года добавили его и без того изборожденному морщинами лицу новые складки, но на его крепкой фигуре эти годы не отразились. Движением руки он отпустил Любицу, поднялся из глубокого кресла с поломанными пружинами и заключил сына в объятия.

Первое, что спросил отец:

— Когда это начнется?

Михаил был удивлен и сбит с толку. Отец знал о его пребывании в Женеве, но ничего — о встрече с принцем Петром Карагеоргиевичем. В письмах к родным Михаил ограничивался сведениями о погоде или своем здоровье; он понимал — цензура короля Александра не дремлет.

Тот факт, что отцу, давно отошедшему от политической жизни, было известно, что переворот уже буквально на пороге, усилил и без того растущее беспокойство Михаила.

— Кто тебе об этом сказал? — спросил он.

— Об этом нет нужды говорить, все висит в воздухе. Они тоже наверняка знают об этом, Александр и его жена. А вот что я не могу понять, так это то, как они решаются постоянно, раз за разом, страну провоцировать. Ну возьми последние выборы. Неужели он в самом деле вериг, что народ согласится с этими грубо подделанными результатами? Из каждых трех голосов два были отданы за радикалов, как же в таком случае могли победить консерваторы? А власти утверждают, что именно так и есть. Кого они пытаются обмануть — нас или себя? А что касается его жены, она хочет высосать из страны все до последней капли. Присвоить все, что только можно. Сейчас она задумала открыть казино в Топчидере [15] Толчидер — местность близ Белграда. (Примеч. ред.) , а лицензию запродать одному брюссельскому банкиру. Говорят, за концессию на строительство железной дороги она от какого-то фабриканта получила чек в виде бархатного ожерелья с бриллиантами. Ну а для полноты картины, что она творит в своем ослеплении, — она еще и братца своего Никодима объявила наследником престола!

На веранде появилась Любица с кувшином воды и полотенцем.

— Мать ждет тебя на кухне к завтраку, — сообщила она Михаилу.

Михаил спустился во двор, остановился у примитивной раковины и умылся водой из кувшина — Любица ему поливала. Отец был категорически против того, чтобы оборудовать дом современной сантехникой, чтобы люди ходили в закрытом помещении по нужде и наполняли дом ядовитыми миазмами и вонью, — это он считал дьявольскими нововведениями. Даже мыться в каком-то сосуде вроде ванны он считал негигиеничным: с момента, когда человек погружает грязные руки в воду, она уже не чиста. И зимой и летом мужская половина семьи мылась на улице, обливаясь из ведра колодезной водой. Только женщины мылись в доме, и то не ради удобства, а, скорее, из чувства стыда.

На кухне стол ломился от угощений. Семья уже в шесть часов — после чашки турецкого кофе и рюмки сливовицы на восходе солнца — позавтракала, но мать настояла на еще одном завтраке, чтобы Михаил сохранил силы к обеду. Подали множество сыров, сильно наперченные свиные колбаски, сало и копченое мясо — все это на одной тарелке. Отец составил ему компанию за чашкой крепчайшего турецкого кофе, сваренного Любицей. Как самая младшая сноха, она была обязана прислуживать главе семьи. Весь день она крутилась вокруг него, ночью ей часто тоже доставалось, но все равно ее работа была намного легче, чем у большинства членов семьи. Человек такого консервативного склада, как Василович, не потерпел бы в доме чужих помощников. Кроме того, прислугу здесь обычно выписывали из Венгрии или Австрии, а это было бы непозволительной роскошью. Михаил всегда с трудом мог объяснить своим западным приятелям такой аспект сербского менталитета: сербы либо не считают для себя возможным работать в качестве прислуги, либо просто не видят себя пригодными к этому. В течение пятисот лет турецкого ига, когда истреблялись и подвергались разграблению целые поколения, истерзанный притеснениями народ оставался, словно волк в зоопарке, — неисправимым и неподдающимся приручению. Ни за какие деньги они не желали превращаться в домашнюю собаку. Постоянное истребление турками верхних слоев общества послужило, к счастью или несчастью, тому, что сербы превратились в бесклассовую массу равных. Крепостное право, обычный удел крестьянства в Европе, было им неизвестно.