Абузар Айдамиров - Долгие ночи

Касум слушал, захватив ладонью подбородок. Когда же Арзу прервал свою речь, чтобы отдышаться, он воскликнул:

— Ты правду говоришь, Арзу! Газават! Кому он был нужен? Кто о нем думал? Ни один чеченец не ворвался в страну христиан ради газавата и не унес ни одной человеческой жизни. Не приди царская власть на нашу землю, не было бы войны. Я имел родителей, трех братьев и взрослого сына. Никого теперь из них нет. Все погибли. И я никогда не смогу забыть свою мать, которая сгорела вместе с домом, когда конники Баклан-инарлы [109] Имеется в виду генерал Бакланов. жгли наш аул. Отец и братья погибли раньше. Спрятавшиеся в лесу аульчане рассказали мне, что моя старая мать отказалась покинуть дом, и они были вынуждены оставить ее в горящем ауле.

Я помчался в аул, кишевший солдатами, бросился в горящий дом.

Мать каталась по полу в пылающей одежде. Я схватил ее на руки и вынес во двор. Сорвал с нее горящее платье, а огонь добрался до ее седых волос. В этот момент ко мне подскочили два казака.

"Касум, родной, оставь меня, спасайся сам!" — закричала мать.

Уложив одного казака выстрелом из пистолета, я оглянулся на мать. Пламя безжалостно жгло ее седую голову. Из моей груди вырвался звериный рев. Я бросился к ней. Воспользовавшись этим, второй казак взмахнул надо мной саблей. Я вовремя подставил свое ружье. Лезвие скользнуло по стволу и рассекло щеку. Казак замахнулся снова, и на этот раз я не мог отразить удар. Кровь залила мне лицо. Но и казак вдруг выронил саблю и, схватившись за голову, опрокинулся на круп лошади, которая унесла его прочь. Казака сразил мой сын Лечи. Мой единственный сын спас меня от смерти, а сам погиб. Такова история вот этой раны, навсегда обезобразившей мое лицо. Каждый раз, когда пальцы касаются шрама, я вспоминаю тот страшный день. Я остался в живых и думал, что большего горя мне не дано увидеть. Но оно ждало меня впереди. Здесь я похоронил и жену, и детей.

Касум еще ниже склонил голову. Изуродованная щека его задергалась.

— Так разве газават толкнул меня в горящий дом? — продолжал он. — Нет, я спасал жизнь своей матери! А мой сын? Разве он думал о газавате, когда прискакал следом за мной в аул? Нет, он спешил на помощь отцу. О каком газавате мог я подумать в тот день? Да я забыл не только про тот, но и про этот свет, а если говорить откровенно, то и самого Аллаха, да простит он меня. Нет, ни дед, ни отец, ни братья, ни сын, никто из нас не стал бы проливать кровь христиан ради газавата! Прости, Арзу, речь моя затянулась.

— Спасибо, Касум. Ты высказал все то, на что у меня уже не хватило сил. Мы ошибались, думая, что все без исключения мусульмане — наши друзья, а все иноверцы — враги. В прошлую зиму около Шали на поле Убитого Быка нам устроили бойню. И тогда в безоружных людей, что шли в крепость с прошением, тоже стреляли. Но среди русских солдат, стрелявших в безоружных мужчин и женщин, были не только христиане. Рядом с Туманом [110] Имеется в виду генерал Туманов. стояли и чеченские офицеры, и муллы, готовые исполнить любой его приказ. И вчера нас расстреливали из пушек и ружей те же… мусульмане… Жестокие и вероломные люди есть среди любого народа. Маккал и Берс правильно говорили, что несправедливость исходит от немногих людей. Разве не стонут под гнетом богатых здешние турки, курды, армяне и другие? И я верю, что время свершит справедливый суд над угнетателями.

Но вы вернитесь домой. Обязательно вернитесь. Не знаю, перейдут ли на нашу сторону русские и грузинские бедняки, как уверяли Берс и Маккал. Должны перейти, ибо нас всех давят одни и те же враги. Но если ты, Али, брат мой, если ты останешься жив и не отомстишь нашим врагам за все наши страдания, знай:

я прокляну тебя. "Свобода или смерть" всегда было завещанием наших отцов. Теперь это и мое завещание. Передай его и своим детям, Али. А теперь накрой мне чем-нибудь ноги, что-то сильно морозит. Хотя я знаю, к чему это… Но, не падай духом. И ты тоже, Эсет… Вам еще придется и не такое увидеть…

Похороните нас с Чорой… вместе… в одной могиле… В моих газырях… спрятана горсть… родной земли… Подсыпь ее… под наши головы… Передай… Маккалу… Берсу…

Взгляд Арзу остановился на Эсет, и лицо умирающего исказилось острой болью. Он рванулся, как от судороги, но тут же вытянулся и затих…

— Арзу! — закричал Али. — Арзу!

Он тряс брата, отказываясь верить случившемуся.

— Арзу! Брат!

"Нет даже муллы, чтобы прочитать ясин, — подумал Мачиг. — Это погибшим в газавате не обязательно, чтобы муллы отпевали их.