Александр Солженицын - 40 дней Кенгира

Требования-просьбы восставших были приняты еще в первые два дня и теперь повторялись многократно:

- наказать убийцу евангелиста;

- наказать всех виновных в убийствах с воскресенья на понедельник в хоздворе;

- наказать тех, кто избивал женщин;

- вернуть в лагерь тех товарищей, которые за забастовку незаконно посланы в закрытые тюрьмы;

- не надевать больше номеров, не ставить на бараки решёток, не запирать бараков;

- не восстанавливать внутренних стен между лагпунктами;

- восьмичасовой рабочий день, как у вольных;

- увеличение оплаты за труд (уж не шла речь о равенстве с вольными),

- свободная переписка с родственниками и иногда свидания;

- пересмотр дел.

И хотя ни одно требование тут не сотрясало устоев и не противоречило конституции (а многие были только - просьба о возврате в старое положение),

- но невозможно было хозяевам принять ни мельчайшего из них, потому что эти подстриженные жирные затылки, эти лысины и фуражки давно отучились признавать свою ошибку или вину. И отвратна, и неузнаваема была для них истина, если проялялась она не в секретных инструкциях высших инстанций, а из уст чёрного народа.

Но всё-таки затянувшееся это сидение восьми тысяч в осаде клало пятно на репутацию генералов, могло испортить их служебное положение, и поэтому они обещали. Они обещали, что требования эти почти все можно выполнить, только вот (для правдоподобия) трудно будет оставить открытой женскую зону, это не положено (как будто в ИТЛ двадцать лет было иначе!), но можно будет обдумать, какие-нибудь устроить дни встреч. А вот начать в зоне работу следственной комиссии (по обстоятельствам расстрелов) генералы внезапно согласились. (Но Слученков разгадал и настоял, чтоб этого не было: под видом показаний будут стукачи дуть на всё, что происходит в зоне.) Пересмотр дел? Что ж, и дела, конечно, будут пересматривать, только надо подождать. Но что совершенно безотложно - надо выходить на работу! на работу! на работу!

А уж это зэки знали: разделить на колонны, оружием положить на землю, арестовать зачинщиков.

Нет, - отвечали они через стол и с трибуны. Нет! - кричали из толпы. Управление Степлага вело себя провокационно! Мы не верим руководству

Степлага! Мы не верим МВД!

- Даже МВД не верите? - поражался заместитель министра, вытирая лоб от крамолы. - Да кто внушил вам такую ненависть к МВД?

Загадка.

- Члена Президиума ЦК! Члена Президиум ЦК! Тогда поверим! - кричали зэки.

- Смотрите! - угрожали генералы. - Будет хуже!

Но тут вставал Кузнецов. Он говорил складно, легко и держался гордо.

- Если войдёте в зону с оружием, - предупреждал он, - не забывайте, что здесь половина людей - бравших Берлин. Овладеют и вашим оружием!

Капитон Кузнецов! Будущий историк кенгирского мятежа рязъяснит нам этого человека. Как понимал и переживал он свою посадку? В каком состоянии представлял своё судебное дело? давно ли просил о пересмотре, если в самые дни мятеже ему пришло из Москвы освобождение (кажется, с реабилитацией)? Только ли профессионально-военной была его гордость, что в таком порядке он содержит мятежный лагерь? Встал ли он во главе движения потому, что оно его захватило? (Я это отвергаю.) Или, зная командные свои способности - для

того, чтобы умерить его, ввести в берега и укрощённой волною положить под

сапоги начальству? (Так думаю.) Во встречах, переговорах и через

второстепенных лиц он имел возможность передать карателям то, что хотел, и

услышать от них. Например, в июне был случай, когда отправляли за зону для

переговоров ловкача Маркосяна с поручением от Комиссии. Воспользовался ли

такими случаями Кузнецов? Допускаю, что и нет. Его позиция могла быть

самостоятельной, гордой.

Два телохранителя - два огромных украинских хлопца, всё время сопровождали Кузнецова, с ножами на боку.

Для защиты? Для расплаты?

(Макеев утверждает, что в дни восстания была у Кузнецова и временная жена - тоже бендеровка.)

Глебу Слученкову было лет тридцать. Это значит, в немецкий плен он попал лет девятнадцати. Сейчас, как и Кузнецов, он ходил в прежней своей военной форме, сохранённой в каптёрке, выявляя и подчёркивая военную косточку. Он чуть прихрамывал, но это искупалось большой подвижностью.

На переговорах он вёл себя чётко, резко. Придумало начальство вызывать из зоны "бывших малолеток" (посаженных до 18 лет, - сейчас уже было кому и

20-21 год) - для освобождения. Это, пожалуй, не был и обман, около того времени их действительно повсюду освобождали или - сбрасывали сроки. Слученков ответил: "А вы спросили бывших малолеток - хотят ли они переходить из одной зоны в другую и оставить в беде товарищей?" (И перед