Александр Солженицын: 40 дней Кенгира

- эту первую возможность защищать свою волю. В пуританском воздухе ранней революции, когда присутствие женщины на баррикаде тоже становится оружием,

- мужчины и женщины держались достойно тому и достойно несли свои пики остриями в небо.

Если кто в эти дни и вёл расчёты низменного сладострастия, то - хозяева в голубых погонах там, за зоной. Их расчёт был, что предоставленные

на неделю сами себе, заключённые захлебнуться в разврате. Они так и

изображали это жителям поселка, что заключённые взбунтовались для разврата.

(Конечно, чего другого могло не доставать арестантам в их обеспеченной

судьбе?)5

Главный же расчёт начальства был, что блатные начнут насиловать женщин, политические вступятся, и пойдет резня. Но и здесь ошиблись психологи МВД!

- и это стоит нашего удивления тоже. Все свидетельствуют, что воры вели себя как люди, но не в их традиционном значении этого слова, а в нашем.

Встречно - и политические и сами женщины относились к ним подчеркнуто дружелюбно, с доверием. А что скрытей того - не относится к нам. Может быть ворам всё время помнились и кровавые их жертвы в первое воскресенье.

Если кенгирскому мятежу можно приписать в чём-то силу, то сила была - в единстве.

Не посягали воры и на продовольственный склад, что, для знающих, удивительно не менее. Хотя на складе было продуктов на многие месяцы, Комиссия, посовещавшись, решила оставить все прежние нормы на хлеб и другие продукты. Верноподданная боязнь переесть казенный харч и потом отвечать за растрату! Как будто за столько голодных лет государство не задолжало арестантам! Наоборот (вспоминает Михеев) каких-то продуктов не доставало за зоной и снабженцы Управления просили отпускать им из лагеря эти продукты. Имелись фрукты из расчёта более высоких норм (для вольных!) - и зэки

отпускали.

Лагерная бухгалтерия выписывала продукты в прежней норме, кухня получала, варила, но в новом революционном воздухе не воровала сама, и не являлся посланец от блатных с указанием носить для людей. И не наливалось лишнего черпака придуркам. И вдруг оказалось, что из той же нормы - еды

стало заметно больше!

И если блатные продавали вещи (то есть, награбленные прежде в другом месте), то не являлись тут же по своему обыкновению отбирать их назад. "Теперь не такое время" - говорили они...

Даже ларьки от местного ОРСа продолжали торговать в зонах. Вольной инкассаторше штаб обещал безопасность. Она без надзирателей допускалась в зону и здесь в сопровождении двух девушек обходила все ларьки и собирала у продавцов их выручку - боны. (Но боны, конечно, скоро кончились, да и новых

товаров хозяева в зону не пропускали.)

В руках у хозяев оставалось еще три вида снабжения зоны: электричество, вода, медикаменты. Воздухом распоряжались, как известно, не они. Медикаментов не дали в зону за сорок дней ни порошка, ни капли иода. Электричество отрезали дня через два-три. Водопровод - оставили.

Технический отдел начал борьбу за свет. Сперва придумали крючки на тонкой проволоке забрасывать с силой на внешнюю линию, идущую за лагерной стеной - и так несколько дней воровали ток, пока щупальцы не были

обнаружены и отрезаны. За это время Техотдел успел испробовать ветряк и

отказаться от него и стал на хоздворе (в укрытом месте от прозора с вышек и

от низко летающих самолетов У-2) монтировать гидроэлектростанцию, работающую

от... водопроводного крана. Мотор, бывший на хоздворе, обратили в генератор

и так стали питать телефонную лагерную сеть, освещение штаба и...

радиопередатчик! А в бараках светили лучины... Уникальная эта гидростанция

работала до последнего дня мятежа.

В самом начале мятежа генералы приходили в зону как хозяева. Правда, нашёлся и Кузнецов: на первые переговоры он велел вынести из морга убитых и громко скомандовал: "Головные уборы - снять!" Обнажили головы зэки - и

генералам тоже пришлось снять военные картузы перед своими жертвами. Но

инициатива осталась за гулаговским генералом Бочковым. Одобрив избрание

Комиссии ("нельзя ж со всеми сразу разговаривать"), он потребовал, чтоб

депутаты на переговорах сперва рассказали о своём следственном деле (и

Кузнецов стал длинно и может быть охотно излагать своё); чтобы зэки при

выступлениях непременно вставали. Когда кто-то сказал: "Заключённые

требуют..." Бочков с чувствительностью возразил: "Заключённые могут только

просить, а не требовать!" И установилась эта форма - "заключённые просят".