Джеймс Купер - Моникины

— Согласно этим разъяснениям, сэр Джон, — заметил капитан, — мне придется утверждать, что черное — это белое, раз я нахожусь на стороне вертикалистов?

Я сделал тот же вывод и обрадовался, что мой собственный дебют на законодательном поприще не будет омрачен необходимостью защищать идею, столь отличную от моего обычного образа мыслей. Любопытствуя, однако, узнать мнение бригадира, я спросил его, в каком свете склонен он сам рассматривать этот вопрос.

— Меня избрали касательные, — ответил он. — Насколько мне известно, наши друзья собираются придерживаться среднего курса. И одному из наших лидеров уже поручено в надлежащий момент внести поправку к резолюции.

— Не можете ли вы указать мне, дорогой друг, что в Великой Национальной Аллегории имеет отношение к этому вопросу?

— Отчего же! В основном и непреложном законе есть пункт, который, как многие думают, как раз предусматривает данный случай. К сожалению, мудрецы, составлявшие нашу Аллегорию, не уделили формулированию этого пункта того внимания, какого требует важность вопроса.

Тут бригадир ткнул пальцем в один из пунктов Аллегории, и я вернулся на свое место, чтобы заняться его изучением. Он был составлен следующим образом:

«Статья IV, пункт 6. Великое Национальное Собрание ни при каких обстоятельствах не должно принимать закон или резолюцию, провозглашающие, что белое — это черное».

Изучив от начала до конца это основное законоположение, повертев его во все стороны и даже рассмотрев его задом наперед, я пришел к заключению, что общий его смысл скорее благоприятен для позиции горизонталистов. Мне показалось, что именно на конституционной основе можно построить очень хорошее выступление и что новому депутату предоставляется недурной случай выступить со своей первой речью. Разобравшись с этим вопросом к полному своему удовлетворению, я спокойно выжидал удобного случая, чтобы выступить с наибольшим эффектом.

В скором времени председатель юридической комиссии (одним из следствий данной резолюции была бы полная перемена окраски свидетельских показании во всех обширных пределах республики Низкопрыгии) выступил с докладом по существу резолюции. Председатель принадлежал к касательным и жаждал попасть в ребусы, хотя общий уклон нашей палаты был безусловно горизонтальным. Разумеется, он безоговорочно поддержал ребусов. Чтение доклада заняло семь часов, так как история вопроса рассматривалась от эпохи знаменитого заседания политических лидеров, которое было прервано раз и навсегда взрывом земной коры и которое предшествовало разделению великой моникинской семьи на отдельные страны, и завершалась ныне обсуждаемой резолюцией. Оратор самым тщательным образом подобрал свою политическую палитру и, разбирая вопрос, пользовался только нейтральными тонами, а затем покрыл его ультрамарином, дабы глаз видел все сквозь искусственную лазурную дымку. В заключение он повторил резолюцию дословно в той же редакции, в какой она была получена из той палаты.

После этого председатель палаты пригласил выступать делегатов. К моему крайнему изумлению, капитан Пок встал, переложил свою жвачку из-за щеки обратно в коробочку и, нисколько не смущаясь, открыл прения.

Достопочтенный капитан заявил, что, по его разумению, вопрос затрагивает свободы всех и каждого. Он понимает дело буквально, как оно изложено в Аллегории и представлено в резолюции, и, соответственно этому, намерен рассмотреть его без всякой предвзятости. Суть внесенного предложения, продолжал он, заключается в цвете, и только в нем. А что такое цвет, в конце-то концов? Возьмите его в самом благоприятном случае, ну хотя бы на щечках хорошенькой женщины, далеко ли он вас уведет? Нет, не дальше самой поверхности кожи. Он, капитан Пок, помнит времечко, когда в другой части света одна особа женского пола, известная под именем миссис Пок, была розовее самой розовой розы в городе, что зовется Станингтон. Ну, и к чему это привело? Он не станет спрашивать самое миссис Пок — по очевидным причинам, — но спросите любую из ее соседок, как она выглядит теперь? Однако оставим в покое женщин и возьмем людей вообще. Он сам не раз замечал, что морская вода синяя, и он частенько заставлял матросов поднимать ее в ведрах на палубу, чтобы посмотреть, нельзя ли добыть сколько-нибудь этого синего вещества — в его местах индиго редкость и ценится дорого, — но ничего из этой затеи не вышло. Отсюда он заключает, что, в общем и целом, никакой такой штуки, называемой цветом, на свете вовсе не существует.