Филипп Эрланже - Регент

Филипп прочел ее в полном изумлении. Людовик XIV поручал командование личным штатом и военной свитой короля герцогу Менскому и Вильруа, которые, таким образом, получали полную власть над личностью и местопребыванием короля: в Париже им подчинялись два полка королевской охраны и две роты мушкетеров, вся внутренняя и внешняя охрана, им подвластны были все слуги, королевские покои, гардеробная, часовня, капелланы… У регента же не было и намека на власть, а сам он полностью зависел от воли герцога Менского и Вильруа и по их желанию в любой момент мог быть арестован.

Людовик XIV не мог лишить племянника его законных прав, но он был не в состоянии побороть своего предубеждения против него.

Пока король мужественно боролся с медленно развивающейся агонией, Филипп, обретя хладнокровие, размышлял. Если бы не поправка к завещанию, он, возможно, вступил бы в переговоры с противником.

Но подобное проявление недоверия, которое зиждилось на клевете, задело достоинство принца и привело его в боевое состояние духа.

Если вдуматься, завещание нарушало давний монархический порядок. Корона не являлась личным достоянием, она давалась человеку временно. Ни при каких обстоятельствах король не имел права ею распоряжаться, ни тем более ставить своего преемника в зависимость от кого-либо. Указы монарха, покоящегося в склепе Сен-Дени, превращались в прах, как и он сам, и спасти их могла только добрая воля преемника.

Таким образом, герцог Орлеанский как опекун дофина вполне мог требовать отмены распоряжения, которое лишало его власти, создавало соперничество между первыми лицами государства, пренебрегало сложившейся традицией. Но требовать — у кого? Филипп, который и без того подвергался нападкам грандов королевства, не хотел превращать этих эгоистичных и тщеславных людей в арбитров. И он отверг столь дорогую сердцу Сен-Симона мысль о созыве ассамблеи герцогов и пэров. Созвать Генеральные штаты? Но установившийся порядок голосования предоставлял по два голоса священнослужителям и знати и по одному — представителям других слоев. Лучше было по примеру Марии Медичи и Анны Австрийской прибегнуть к испытанному средству — к парламенту.

Это было шумное и заносчивое сборище людей, которые, прикрываясь рассуждениями о либерализме, ожесточенно защищали свои привилегии. В парламент входили, главным образом, магистры, купившие свои должности, и организм этот обладал могуществом тем более опасным, что границы его были не определены. Но Филипп надеялся, что, получив власть, он с легкостью поставит этих судейских на место. Как было устоять перед подобным искушением? В вопросе о папской булле двор вел себя столь непримиримо, что настроил против себя весь парламент, симпатии которого были теперь на стороне герцога Орлеанского. Только президент парламента Месме отчаянно защищал интересы герцога Менского.

Филипп, без ведома Сен-Симона, проконсультировавшись со своими ближайшими друзьями Ноайем, Канийаком и незаменимым Дюбуа, 26 августа наметил план действий. В этот момент он получил неожиданную поддержку со стороны короля. Людовика XIV, по всей видимости, действительно временами мучили угрызения совести из-за того, что он сделал по настоянию мадам де Ментенон.

В этот день он призвал своих приближенных и сказал: «Господа, я прошу прощения за то, что дал вам такой плохой пример. Вы служили мне верно и всегда старались угодить, и я огорчен, что не сумел отплатить вам тем же. Я прошу вас служить моему внуку так же верно и преданно, как вы служили мне. Этот ребенок может причинить вам немало неприятностей — следуйте указаниям моего племянника. Править королевством будет он. Надеюсь, он справится. Я надеюсь также, что вы сделаете все для достижения единства, а если кто-то будет противиться, вы вразумите его… Прощайте, господа. Я думаю, вы будете меня вспоминать».

Все были сильно взволнованы. Едва оказавшись за порогом королевских покоев, придворные поклялись: герцог Орлеанский будет править. До сей поры в этом еще оставались сомнения. Но после данного слова некоторые поспешили к будущему господину. Теперь у принца не было недостатка в союзниках.

Именно тогда он впервые употребляет свою власть и приказывает лейтенанту полиции, д’Аржансону, в котором был уверен, задерживать вплоть до печального исхода всех гонцов. Это была мудрая предосторожность, благодаря которой Франция избежала гражданской войны, поскольку Филипп V, ожидая известий, упустил благоприятный для себя момент.