Григорий Мирошниченко - Азов

– Господь помог, убили! – ответил атаман и тоже вскинул голову.

– Господь помог?! – Царь встал, тихо откашлялся. Глядит на атамана, пытая его совесть.

А атаман, бывалая головушка, совесть царя пытал. Когда ж пытать ее, как не в такое время? Глаза царя мутнели и туманились, а глаза Татаринова все больше разгорались. Царь сказал:

– Из-за того война пойдет с султаном! Идолы!.. Как крепость брали? Говори!

Татаринов начал рассказывать:

– Подкопами! Клали в подкопы порох. Порох пожгли. На стены лезли. Крепость забрали мы умом да храбростью. Легло людей немало. Можно ли, нельзя ли – пришли да взяли…

– А устоите ли? – спросил государь, несколько смягчившись. – Сколько теперь в Азове казаков?

– Донских казаков у нас будет тысяч десять. Да за­порожских черкас тысяч десять.

– А есть ли у вас хлебные и пушечные запасы, зелье, свинец, ядра? Где нынче кочуют ногайские мурзы со свои­ми улусными людьми?

– Ядер пушечных и всякого ружья в Азове много; а зелья, и свинцу, и хлебных запасов нет нисколько. И кормимся мы рыбой да зверьем промышляем. А то, что нам прислал ты, великий государь, со Степаном Чириковым и с Иваном Каторжным, зелье, да свинец, да другие запасы, – все изошло. Стены худые в крепости заделали, проломанные места починили… А мурзы ногайские почали быть с нами в дружбе и по нашему указу кочуют ныне без страха и склоняются под твою государеву руку.

Государь вздохнул, помолчал и опять спросил:

– А куда ж подевались письма, которые были при турском после?

– Великий государь! – еще смелее сказал Татаринов. – А были ли какие письма у Фомы, мы то не ведаем. И где он те письма ухоронил, мы не дознались. И на Дону, и в Азове мы о них ничего не слыхали. И никому из нас про то не ведомо. Он ведь, Фома, пройдоха и лазутчик был не из простых…

– Если солжешь, – сказал царь, – то лжу твою, Татаринов, и пепел твой пущу из пушки по ветру! Ты слышишь?

Татаринов сказал, не дрогнув голосом:

– На лже мы не родились, государь! Ежели сыщутся те грамоты – пришлем тебе, не медля часу.

Царь сдвинул брови.

– А запорожские черкасы не хотят ли с вами разодраться или какого сделать дурна? Живете ли в мире?

– Живем мы в мире… А в нынешнем году стычка некая была, в Филиппов пост. Атаманишка Петро Матьяш учал бунтовать. Хотел было половину Азова-крепости себе забрать. Не вышло дело. Сами же черкасы на то согласия не дали, со стены его, Матьяша, в Дон кинули. Азова-города сдавать мы никому не будем! Помрем все до единого человека, но не покинем крепость. Ту крепость, государь, мы взяли ценою нашей крови. И ежели наши головы ты, государь, снимешь, то и тогда донские казаки Азова никому не отдадут. Сказал тебе без лжи.

Царь встал и зло взглянул в горячие глаза Татаринова.

– Не отдадите той крепости? – повышая голос, спро­сил он.

– Не отдадим, – повторил Татаринов твердо, нахму­рив лоб и сдвинув брови.

– Разбойники! Вы завели там государство с беспутными порядками! Ослушники вы царской воли!

– Великий государь! – сжимая рукой шапку, сказал Татаринов. – Да нам то государство есть русская земля!

– А я-то кто для вас?

– А ты для нас царь русский, великий государь!

– Замолчи! Ты лжу всю высказал царю-государю! Азов забрали самочинно. Фому убили! С султаном, с крымским ханом меня ссорите, к войне вплотную придвинули. Вестей не посылали. Степана сажали в яму, голодом морили, в цепях держали. Ироды! Я повелю казнить вас! Лжу говорил мне Каторжный! Лжу говорил Старой, при­дя из Белоозера! Лжу говорил Наум Васильев! И ты мне молвишь лжу!..

Царь, словно бичом, хлестал Татаринова словами. Атаман молчал, теребя шапку.

Задрожав всем телом, царь крикнул на всю палату:

– За вашу лжу безбожную, за ваши дерзости царю Руси и боярам, за ваше воровство и подлые разбои – сколько приехало к Москве, всех вас я повелю казнить!

Татаринов расправил гордо плечи.

– Грех будет на тебе! – сказал он, глянув на иконы. – На мне, как видишь, государь, тобой жалованное платье. Казнишь меня – казнишь себя! Помилуешь меня – помилуешь себя!.. Нам все едино! Все дело наше идет на пользу государству! Но помни: не мы лжем, а султан. Ты тщетно вверился султану, послам его. Велел бы лучше дать нам свинец и ядра. Велел бы порох дать. Велел бы хлеб нам дать и ружья новые… Добытое кровью нашей взял бы себе – на вотчину. Без лжи я говорю! А не возьмешь ту вотчину себе – не будет счастья твоим детям: ни Алексею, наследнику прямому, ни меньшому – Ивану, ни дочери твоей Ириньице!..