Исай Калашников - Гонители

Джэлмэ тогда Хасара… — Вспомнив, что его слушает жена, умолк на полуслове, помолчав, спросил:

— А кого собрался воевать Даритай-отчигин?

— На Тэмуджина идет.

— Ва-вай!

— Если бы он был один! На хана Тэмуджина идут Нилха-Сангун, Джамуха, Алтан, Хучар… В курене говорят: они хотели заманить к себе хана и лишить жизни. Хан Тэмуджин разгадал черный замысел.

— Он и теперь разгадает.

— Не успеет. В курене все бегом бегают. Торопятся нойоны, врасплох застать хотят. Много людей погибнет, Кишлик.

— Много, — согласился Кишлик. — А за что? — Подсел поближе к Бадаю. Может, нам заседлать коней и махнуть туда… А что?

— Куда? — не понял Бадай.

— Уж, конечно, не к нашему хозяину. К хану Тэмуджину. Он откочует.

Людей спасем. Небо вознаградит нас за доброе дело.

Бадай сел, испуганно оглянулся.

— Какие речи ведешь. Кто услышит — язык вырвут.

— Э-э, да ты боязливый!

— Не боязливый… Поедем, а нас настигнут — что будет?

— Не настигнут, если сейчас выедем!

— Прямо сейчас? А кобылиц и овец на Бичикэ оставим?

— Ты что, Бадай! Бичикэ я одну не оставлю.

— Тогда поезжайте, останусь я.

— Оставайся. Нет, и тебе оставаться нельзя. Узнает Даритай-отчигин, что я убежал, скажет: были в сговоре. И ты лишишься головы. Как же быть? Внезапно Кишлик вскочил, плюнул. — Тьфу, дурные наши головы! Собрались плыть через реку и думаем, как бы не замочить ноги. Что нам овцы и кобылицы нойона! Пусть разбредаются. Седлайте с Бичикэ коней, а я зарежу самую жирную овцу, набьем седельные сумы мясом — и в дорогу. Быстро!

Возвратился в свой курень хан Тэмуджин поздно вечером. Не пошел к женам, не стал ужинать, сразу же лег спать. Вокруг его юрты Боорчу поставил двойное кольцо кебтеулов — ночных караульных. И он, выходит, чего-то опасается.

Укладываясь спать, Тэмуджин положил рядом с постелью короткое копье и обнаженный меч. Сон был не глубок и чуток. Часто просыпаясь, он лежал с открытыми глазами, прислушивался к приглушенному говору кебтеулов. Под утро у дверей услышал торопливые шаги. Нащупал рукоятку меча.

— Кто там?

— Я, хан Тэмуджин, — ответил Джэлмэ — и кому-то другому:

— Зажги светильник.

Тэмуджин вскочил, стал одеваться. Второпях не мог найти гутул, крикнул Джэлмэ:

— Дай скорее огня!

Прикрывая рукой пламя светильника, Джэлмэ вошел в юрту. Тэмуджин подобрал гутул, сунул в него ногу, выпрямился.

— Перебежчики, хан Тэмуджин.

— Опять?

— Да нет. Прибежали оттуда.

— Давай их сюда.

Он ждал увидеть нойонов и, когда вошли два замызганных харачу, почувствовал себя горько обманутым.

— Думаешь, теперь я буду доволен и этим? — с раздражением спросил у Джэлмэ.

Джэлмэ стоял, высоко подняв светильники. Бровастое лицо было хмурым и озабоченным.

— Ты их послушай, хан Тэмуджин.

— Я — Кишлик, а это мой товарищ Бадай… — не дожидаясь позволения, заговорил один из харачу. — Мы пастухи твоего дяди.

— Так-так, вы пришли сюда искать милостей? — Он все больше озлоблялся. — Предав своего нойона, вы ждете награды? За предательство и низкородным харачу и высокородным нойонам награда одна — смерть!

Бадай в испуге попятился, Кишлик побледнел, поклонился в пояс.

— Хан Тэмуджин, ты не можешь казнить нас. Мы принадлежим Даритай-отчигину, а он со всем своим владением — тебе. Так какие же мы предатели? И не за наградой мы пришли, а спасти людей от уготованной им гибели. — Кишлик подтолкнул вперед своего товарища. — Говори, Бадай, что ты видел и слышал.

Тому, о чем говорил пастух, верить не хотелось. Если все правда, страшная беда ждет улус. Окликнув караульного, он велел ему заключить пастухов под стражу и держать, пока все не прояснится. Посидел, подперев руками голову.

— Может быть, не правда, а, Джэлмэ? — Но тут же отбросил сомнение. Нет, правда. Так и должно быть. Джэлмэ, прикажи гонцам седлать коней, и пусть они подымают курени.

— Кони уже оседланы, хан Тэмуджин.

— Молодец, Джэлмэ. Созывай нойонов.

— Они уже здесь. Стоят за порогом юрты.

— Позови пока одного Боорчу.

Боорчу уже успел надеть доспехи. Пламя светильника раздробилось на пластинах его железного куяка, туго стиснувшего грудь, с плеч свешивалась плотная накидка, меч бил по голенищу гутула.

— Садись. И ты, Джэлмэ, садись. Оба вы мои самые давние друзья. И только вам я могу поведать, что страх леденит мое сердце. Сколько у нас воинов?

— Около восьми тысяч, если всех соберем, — сказал Боорчу.

— А сколько, как вы думаете, будет у Нилха-Сангуна?