Владимир Мартов - Юность Карла

Чувство неловкости, стыда, которое он испытывал в те первые минуты встречи с Папой, прошло полностью. «Он удивительный человек, — думал Шарль, — и я все сделаю для него. Ему нужен отдых, ночлег. Он выглядел таким усталым».

Тут Шарль неожиданно расхохотался, но, осознав, кого сопровождает, прикрыл рот рукой и стал давиться от смеха, стараясь, чтобы он не вырвался наружу.

— Что это на тебя нашло? — наклонившись к самому уху Шарля, спросил Харольд.

— Я представил себе, как придется этому разжиревшему Ашеру выкатываться из насиженного гнездышка на холод, освобождая место для всех этих епископов и пресвитеров.

И к смеху Шарля присоединился сдавленный от сдерживаемого хохота голос друга.

Это путешествие запомнится ему на всю жизнь. Папа Стефан, понимая, что творилось на душе у мальчика, вел с ним долгие беседы, называя его по-прежнему так же переливчато: Каролюс, и душа Шарля раскрывалась навстречу этому умудренному жизнью человеку.

Незаметно для себя он стал рассказывать о своем детстве, о матери Бертраде, о том, что он любит. И Стефан, не перебивая, внимательно и добро слушал его.

В одной из этих бесед он поведал старику и то, что мучило его какое-то время и было связано с матерью.

— Сначала я чувствовал, — говорил он, — что за моей спиной усмехаются, когда я вместе с матерью проходил по замку и не мог понять почему. Что плохого в том, если мать и отец любят друг друга, а я их сын. Потом я понял, что считаюсь незаконнорожденным, раз Церковь не освятила их союз, и это угнетало меня, заставляло чувствовать себя сиротой, хотя я знал, что родители любят меня.

Когда отец повел мать к алтарю и я шел с ними, то, хотя и видел усмехающиеся лица придворных, их усмешки выдавали скрытую зависть. Мой друг Оврар, он старше меня, объяснил мне. «Шарль, — сказал он, — есть разница между просто ребенком, зачатым без благословения Церкви, и сыном королевы. Над тобой никто не будет больше насмехаться». И он оказался прав. Я знаю, у отца много любовниц и, наверное, где-то есть и дети, зачатые им. Мне их жаль. Если у меня будет много детей, они все будут при мне. Я никому не позволю над ними насмехаться.

Странно было слышать Стефану такие речи из уст мальчика, но он понимал, что тот хотел этим сказать.

Шарль рассказывал, как отец между заутреней и полуденной трапезой оставлял его с собой, в то время как сам разбирал жалобы и прошения своего народа, таким образом приобщая мальчика к государственным делам. Как мать настаивала на изучении книг Святого писания. И он, когда удавалось, слушал рассказы священников о смерти Саула или о том, как исчезли с лица земли Содом и Гоморра. Или, приобщаясь к науке чисел, решал различные задачи. Мальчик рассказывал и о том, что все это казалось ему не столь интересным и нужным рядом с тем накалом страстей и проблем, ежедневно окружавших его отца.

И еще каждый день он учился искусству воина, и эта наука ему нравилась больше всех других. После освящения оружия на алтаре он преклонил колени и принял свои собственные железный щит, длинный меч и легкое копье на ясеневом древке. Летними вечерами старый меченосец, помощник коннетабля и его «дядька» Бернард учил его. Шарль овладел, конечно, всеми основными навыками и приемами ведения боя, но в силу своей природной неуклюжести так и не научился метко бросать в цель шестифутовое копье, предпочитая легкие ангоны, а еще лучше — небольшой лук. Отец иногда приходил на занятия, качал головой и молча уходил.

— «Мой мальчик, — говорил мне Бернард, — у тебя есть умение, но не хватает сноровки. Ты никогда не станешь хорошим воином». Зато я научился прекрасно держаться на лошади, а хорошо управляясь с луком, полюбил охоту, полюбил лес, — продолжал изливать душу мальчик.

И все так же доброжелательно старый Стефан внимал ему.

А кавалькада всадников продолжала двигаться вперед по тем самым лесам, в которых любил охотиться Шарль.

Громадные это были леса, переходящие от мрачных ельников на склонах гор к просторным долинам, потому что ничто не сдерживало их натиск на протяжении веков. Часто Шарль натыкался на каменные фундаменты — все, что осталось от некогда великолепных усадеб и поселений римлян и галлов.

Въезжая под полог сумрачного леса, мальчик чувствовал себя одновременно взволнованным и спокойным. Он мог идти по следу дикого оленя сквозь густую дубовую чащу. Боковым зрением он замечал скачущих вокруг древесных стволов белок и пробирающуюся прочь дикую кошку. На такой лесной тропе он был хозяином. Еле приметные знаки вели его к добыче. Он следовал вперед, повинуясь инстинкту. Если приходилось ночевать в лесу, он всегда мог отыскать источник или разжечь костер. Заливистые голоса гончих, рыскающих по пригоркам, наполняли его душу хищной радостью в предвкушении удачи.