Станислав Токарев - Хроника трагического перелета

По дороге он подумал, что ни разу не вспомнил вчера о Лидии. Грешен перед нею: все, что принесла ему за собой, просадил до копеечки, жемчужную нитку последнюю пришлось заложить. Грешен, но не тем, что обижал. Да и когда было — месяцами не видел. Холодностью. Знала бы, идя под венец, что супруг, окажется двоеженцем: авиатика — его нареченная, ей он безраздельно верен. Впрочем, Лидия, надо отдать ей справедливость, не ревнует: напротив — похоже, тщеславится, что Александр у самой рампы общественной жизни верхнее «до» берет.

Опять забегая вперед сюжета, заметим, что жизнь четы Васильевых вся прошла на отдалении, в редких встречах и взаимном охлаждении. И письма из кочевий своих писал он сестре.

Подъехали к шоссе. Роса и впрямь густо усыпала аппарат: от капелек, в каждой из которых норовило отразиться крепчающее утро, крылья казались розовы. Но мокры, хоть выжми полотно, и тяжелы, конечно: надо ждать, пока просохнут. Или решиться — была не была?

— Который час?

— Три сорок пять.

— Господин журналист, сможете крутануть пропеллер? Доктор, голубчик, придерживайте.

Зажигание, слава те Господи, не подвело.

Вверху холодный сильный ветер слева кренит аппарат, правое крыло ходуном ходит, только что не машет по-птичьи: ослабли расчалки, забыл подтянуть, голова садовая…

Вот уж и насыпь железнодорожная, вот и она позади, видны крыши Всехсвятского, луковка церковного купола. Перехватив левою клош, он перекрестился и поймал себя на том, что финиш, столь вожделенный вчера, столь сей миг близкий, оставляет его равнодушным.

Машинально перевел взгляд на контрольную трубочку. Что за притча? Ну конечно же — перед отлетом, не желая отягощать машину, просил налить поменьше, и добровольный механик, студент, переусердствовал. Мотор еще гудел, но жалобно, слабея. Меж бело-сизых — березовых, осиновых — стволов мелькнуло, похоже, Ходынское поле. Шасси, казалось, задевали верхушки деревьев. Экая будет картинка, коль грохнешься сейчас, четверти версты не долетев. Подумал об этом без испуга — с одной только усталостью.

Выключил мотор. Круто — противу привычки — устремился к земле. Удар колес отозвался во всем теле. Катитесь, милые, бегите, дабы хоть коснуться меловой черты…

Она не метнулась назад — проползла под шасси.

Что-то он говорил красавцу-генералу омертвелыми губами, кто-то куда-то его вел. Похоже, Габер:

— Сервус, Васильев, поздравляю!

— Спать, спать…

— Нумер заказан!

И — словно отрезало.

В столь ранний час Ходынское поле пусто. Но мало-помалу его заполняет публика. «Прилетел?» — «Эка хватились — давно уж баиньки». — «А другие? Янковский, Агафонов, Костин? Что телеграф?» — «Так ведь и телеграфисты последние сны досматривают».

Настроенный по-боевому Модль решительно просит публику расступиться: на «Фиате» подъезжает прибывший вчера, но проследовавший прямо на отдых барон фон Каульбарс. Прямо с вокзала — Неклюдов. Из черного «Мерседеса» выходит, опираясь на среброокованную трость, Николай Иванович Гучков, московский градской голова, брат выдающегося думца, и останавливается в отдалении.

Тут же фон Мекк, тут же Меллер — импровизированное совещание организационного комитета. Барон фон Каульбарс громко, ко всеобщему сведению, заявляет:

— Перенеся все тяготы пути и ревизовав все лично (косой взгляд на Неклюдова, сладко отоспавшегося в отдельном купе), имею засвидетельствовать — организация не оставляла желать лучшего. А если кое-кто ее ругает, то лишь потому, что русские привыкли все вокруг себя оплевывать. И себя в том числе. Между тем иностранцы, с которыми я имел встречи по дороге сюда, удивляются энергичным действиям комитета. Да, удивляются, более того, восхищены. Конечно, были недочеты, но какое дело у нас, господа, делается без дефектов?

(Тут автор должен предупредить, что он ничего не сочинил и не преувеличил: сцена полностью позаимствована из репортажей газет «Речь» и «Руль»).

— Некоторые утверждают, что на этапах не было бензина, — вступает Неклюдов. — Его и не должно было быть, о чем предупреждали авиаторов. Но мы все же по собственной инициативе озаботились доставкой. И если, господа, некоторым авиаторам его не хватило, причина ясна. Иные автомобилисты употребляли его сверх меры.

— Позвольте! — Барон возмущен. — Я сам пользовался приготовленным бензином, но его, смею заверить, было даже в излишке. Однако, дражайший Петр Николаевич, должен заметить вам другое. Когда мы распределяли обязанности, вы взялись отвечать за составление карты. На карте же, чему лично свидетель, были явные ошибки. Где это, позвольте, где у меня записано? Железную дорогу перелетали не с той стороны. Мачты в Твери бог знает где воткнули. Яма на финише в Вышнем Волочке…