Станислав Токарев - Хроника трагического перелета

Почти два десятка лет назад русский пилот описывает на «Райте» круги и «восьмерки» над аэродромом Ля Напуль. Затем устроители радуют «мсье де Попофф» поразительной вестью: его желает лицезреть ее высочество великая герцогиня Мекленбург-Шверинская. Происходящая из дома Романовых (ветви Михайловичей), нынешнему государю царю двоюродная тетя, великому же князю Александру Михайловичу родная сестра, близкая родственница английскому королю, она, как пишет современный биограф Попова, невольно взявший тон светского хроникера, «равного как ее брат Сергей Михайлович, проявляла интерес к аэронавтике».

Не станем, впрочем, особенные претензии по поводу тона предъявлять. Как знать, возможно, ее высочество была и умна, и интеллигентна, и образованна. Слыла же музой многих наших писателей, дружила с Пушкиным великая княгиня Елена Павловна, сестра Николая I. И все же юмористически звучит в устах сегодняшнего исследователя сообщение о «исключительном внимании» вдовствующей вельможной гранд-дамы к смелому пилоту, эффектному мужчине. Она, пишет биограф, сияя, отбросив этикет, удостоила «Николя де Попофф» поцелуя. Брат же Сергей попросту, без чинов, сграбастал в объятия. Вслед за чем герцогиня произвела модного летуна в камергеры своего двора. Крошечного двора чисто номинального, вассального великого герцогства, входившего в Германскую империю наряду с пятью другими великими, двенадцатью просто герцогствами и четырьмя королевствами. Анастасия Михайловна принесла в приданое покойному к тому времени супругу более миллиона золотом (круглая сумма, предназначавшаяся великим княжнам по рождении, тотчас вкладывалась в акции, но если не самые прибыльные, случались и семейные скандалы).

…Случалось русским пилотам общаться с высокими особами. Даже катать их. Но вздеть расшитый кафтан с золотым ключом пониже поясницы никто более не сподобился.

Гораздо меньшее сиянье предшествовало началу летной карьеры Михаила Ефимова.

Началось с того, что в Париж учиться летать отъехал было Уточкин. Приподняв неизменный котелок, бросил в окно вагона многочисленным провожающим одну из тех своих фраз, которые потом из уст в уста передаются на Дерибасовской:

— Жд-дите Уточкина с неба!

Он был фразист, этот наш герой. Но не упрекнет ли читатель автора в желании несколько, что ли, принизить облик легендарных личностей? Так снова — впредь, на будущее — сформулирую позицию: мне — и, думаю, вам — они симпатичней, ближе: не ангелы, а живые люди, как мы, головой достающие порой до небес, ногами же порой вынужденные шлепать по лужам, пятнить брюки, не всегда отглаженные в ниточку.

Уточкин уехал — гол как сокол. В его характере — не загадывать о будущем: как-нито заработает и на обучение, и на аппарат. Не вышло: купил лишь мотор. Однако вдруг получил из Одессы письмо от Ивана Спиридоновича Ксидиаса, уже приобретшего себе баронский титул, со следующим условием: вышепоименованный Ксидиас обещал оплатить обучение нижепоименованного Уточкина в летной школе Анри Фармана в Мурмелоне, где уже заказан аэроплан, за что оный Уточкин три года станет служить Ксидиасу «личным пилотом», совершая публичные полеты в городах России за определенное жалование.

Сергей Исаевич обиделся. Воздушным лакеем? Как говорят в Одессе, «чтоб сказать «да», так «нет». Уточкин решил вернуться и, благо был мотор, собственноручно построить машину: верил в себя, как никто.

Финансисты не привыкли отказываться от затей. Тем паче, преследующих и рекламные цели. Иван Спиридонович зовет «моториста» Михаила Ефимова. Тот тоже мечтает летать. Он — еще бедней. Он — скромней.

Не мешкая, подписывает он кабальный контракт.

В Мурмелоне-ле-Гран Ефимова встретили настороженно. Ибо был он русский, а всего за год до его появления школа попала в конфуз с другим — русским — неким князем Сержем Болотовым.

Французы привыкли к странностям «бояр рюсс», к размаху, распаху таинственных славянских душ. Не счесть, сколько золота кидали на распыл в чаду парижских развлечений сперва аристократы, проедавшие и пропивавшие имения, а затем уж и купецкие сынки. «Эх-ма, налей-ка, братец, ванну шампанского мамзелей купать — да что ванну: бассейн у вас имеется?»

Потому Фарман не удивился, когда русский князь заказал ему даже не биплан — триплан. Был ли то князь, неизвестно. Чертеж чудовищной конструкции (размах крыльев — 49 м, двигатель — «Канер-Левассер» в 100 л. с.) не сохранился. Известно лишь, что Болотов высказал намерение перелететь Ла-Манш, но когда его опередил Луи Блерио, изобретатель как сквозь землю провалился. Оставивши задаток, прочих сумм не заплатил… Вот и насторожился поначалу Фарман — не новый ли «князь Серж» перед ним?