Кэтлин Кент - Дочь колдуньи

И наконец, как быть с мучительными угрызениями совести? Какое снадобье можно пожевать, проглотить и отправить в желудок, чтобы яд самообвинения вышел через поры кожи? В каком органе они накапливаются? Сочащуюся рану можно забинтовать. Ожог или бубон можно смазать целебной мазью. Заражение можно устранить с помощью пиявки или вскрыть нарыв ланцетом. Но чувство вины — это призрак, принимающий форму тела, в котором поселяется, и поглощающий все нежнейшие органы внутри телесной оболочки: мозг, кишки, сердце. Его нельзя вытащить, как занозу, или вылечить настоями целебных трав.

Я слышу, как кто-то рядом со мной пронзительно кричит. Это стонет и никак не может уняться старая женщина с больным зубом. Приходил врач и упрашивал позволить ему выдернуть зуб. Сестры по заключению просили, умоляли и требовали обвязать гнилой зуб ниткой, чтобы вырвать его из распухшей челюсти. Однако она не соглашается. Зажав рукой рот, она все стонет, стонет и стонет, и мне кажется, что я больше не выдержу и вот-вот закричу сама, и тогда остановить меня будет невозможно.

Уже ночь. Я смотрю, как она раскачивается взад-вперед, вытянув перед собой босые ноги. Пальцы ног сжимаются и разжимаются от боли. В том, как ее голые худые белые ноги торчат из-под сорочки, есть что-то мучительно-ужасное. В памяти промелькнуло смутное воспоминание, и вдруг я вижу голую ногу, торчащую из неглубокой могилы. Я пытаюсь прогнать видение, так как знаю, что это не настоящее воспоминание, а то, что навеял один подслушанный разговор в камере. Женщины по очереди рассказывали разные истории. Истории, которые передавались от одного к другому в их семьях. Речь шла о повешениях. И о том, как хоронят повешенных. После смерти веревки срезают и покойников тащат, хватаясь за лохмотья оставшейся на них одежды или за кусок веревки на шее, к вырытым по соседству неглубоким могилам. Тела сталкивают туда. И засыпают землей. Слой земли такой тонкий, что части тел торчат наружу. Джордж Берроуз, с которого предварительно стащили рубашку и бриджи, лежит в каменистой могиле. Тело прикрыто, но видны подбородок и одна рука, которая будто бы манит. Рядом лежит хозяин Уиллард. А теперь, только послушайте — тише-тише, девчонка может услышать, — послушайте, что стало с хозяйкой Кэрриер. Она лежит следующей. Одна нога торчит из могилы. Будто собирается шагнуть и выбраться наружу.

Стонущая женщина засовывает пальцы в рот, а я горячо молюсь, как никогда раньше не молилась, чтобы мы могли поменяться страданиями. Чтобы мне досталась боль ее воспаленной челюсти, если бы она смогла перенести мои муки от содеянного. Она начинает отчаянно ковырять что-то рукой, и я вижу, как по руке, просачиваясь сквозь пальцы, струйкой течет кровь. Второй рукой она оттопыривает губу, чтобы было легче выкручивать зуб. Ногтями женщина расковыривает десну и наконец вырывает зуб. С изумлением она смотрит на черное зерно у себя в ладони, а потом на ее лице появляется выражение полного блаженства. Она показывает мне своего демона, улыбаясь окровавленными губами. Я ложусь на солому, отвернувшись от нее, и всем телом прижимаюсь к Тому. Мой демон по-прежнему корчится у меня внутри.

Когда на следующий день пришел доктор Эймс, я не села, не поздоровалась с ним и даже не взглянула на него. Он спросил Тома, ела ли я что-нибудь, и, приложив ухо к моей груди, послушал, как бьется у меня сердце. Успокоившись, он взял меня за руку и сказал:

— Сара, ты должна верить, что твоя невиновность будет доказана в суде. Уважаемые люди пишут губернатору петиции. Пасторы из Бостона и ваш преподобный отец Дейн обращаются непосредственно к преподобному Инкризу Матеру, отцу Коттона Матера, убеждая его сделать процессы хотя бы немного более разумными. — Он наклонился ко мне, чтобы заглянуть в глаза. — Многие из нас собирают пожертвования, чтобы вас выпустили под залог. И других детей тоже.

Я представила наше возвращение в сломанную скорлупу, что когда-то была моим домом. В комнатах беспорядок, так как никто в них не убирался. Очаг покрыт золой и копотью, так как никто не прочищал дымоход. Поля заросли и одичали, так как одному человеку со всей работой не справиться. Пять душ кружат по пустому дому, по каждой комнате, тщетно ища могилу, которая принесла бы конец их отчаянию.

— Сара, я знаю, ты скорбишь по матери, но она там, где мы все хотели бы оказаться.

— Она в неглубокой яме, — сказала я безучастным голосом.

Прищурившись, он осуждающе посмотрел на женщин вокруг, покачал головой и нахмурил брови. Потом сказал тихо, чтобы только мы с Томом слышали: