Александр Селисский - Трофим и Изольда

– Ага. И Мотька.

– Ты на неё дурно влияешь, – отвечала Вероника.

– На неё повлияешь! – хмыкал Костя.

Глеб лежал на тахте, свесив ступню. Лишённый возможности экспериментировать с угольями, он закалял пятки и организм босиком на холодном полу. Другой ступнёй Решкин гладил хищно втянутый живот общего любимца, большого коричневого доберман-пинчера по имени Реро. Имя считалось заграничным, да и по паспорту его собачьему выходило, что кровей он аристократических, можно сказать, королевских кровей собака. В нежном возрасте прибыл из просвещённой Европы, где венценосные суки рожают не дюжинами, а только по четыре щенка за раз, каждого из которых ветеринары ещё и подвергают селекции на предмет «жить или не жить». Только безукоризненных здоровяков, тщательно отобранных в этом собачьем Освенциме, допускают к материнской груди, остальных зверски уничтожают. Ходили, опять же, слухи, будто на самом деле родился Реро в Киеве на Гончарке и назван в честь грузинского ансамбля. Паспорт же заграничный заказали ему в Одессе, именно на Малой Арнаутской улице, где по-прежнему, как и при Остапе Великом, делают контрабанду. Хотя в наше время уже далеко не всю по причине прогресса отрасли и расширения массового производства. Излишнее любопытство, как мы уже знаем на Мотькином примере, почитали Решкины предосудительным, кроме того, в силу вышеуказанного, пес бесспорно относился, если не к изысканной кинологии, то к высокой литературе. А потому внимания заслуживал и получал его, хотя бы и в виде сплетен. Говорили, например, что красавец фантастически туп, не усвоил даже простейших команд «фас» и «барьер» а справку о прохождении курса защитно-караульной службы, по-собачьи говоря «ЗеКаэС» необходимую для допущения на выставки, знаменитый ветеринар получил по блату. Решкины – тут они были единодушны! – утверждали, что Реро прекрасно понимает все команды, но как аристократ с независимым характером, не хочет жить по указке. Слухи же гнусные распускал друг-соперник, и тоже хозяин пса с заграничным именем Пауль. Увы, Пауль вовсе не имел паспорта, хотя бы и поддельного, а ведь каждому известно, что беспаспортная собака не является полноправной собакой и кто, если не гражданин Великой Родины нашей, пусть даже и бывший, должен ей сочувствовать? Имея возможность предъявить хвост, лапы и очаровательную, умнейшую морду, Пауль всё же официально не существовал, то есть, лишён был доступа к светской жизни в клубе собаководства с её радостями, столь дорогими сердцу хозяина. Между тем, как Реро путешествовал с выставки на выставку и медалями был увешан, притом исключительно большими золотыми, то есть самого высшего разряда. Замечу, однако, что все они были за красоту.

Ещё сплетня: перед сном нагая Вероника надевает на шею цепь с медалями Реро и ловит кайф, медленно поворачиваясь перед зеркальным шкапом. Никто не верил, но все повторяли.

Хозяин несчастного Пауля сидел тут же на низком детском стульчике, прислонясь к серванту, состоявшему в должности книжного шкафа. «Шкапа» – снова припомнил Трофим. – Ну разумеется шкапа. Лицо сидящего Трофиму показалось знакомо: – усы, хоть и негустые, и цвета серого, крысиного, закручены лихо, по-мушкетёрски, а бородка остроконечная, прямо из сочинений Александра Дюма. «Валерий Брюсов! – подумал вдруг Трофим. – Точь-в-точь лицо Валерия Брюсова с портретика в книге Ивана Афанасьевича. Там ещё было про Атлантиду».

Решкин достал стаканы и налил всем густого, красного «каберне» из пузатой бутылки.

– Костя рассказывал, что ваша фирма, – самодельная водка, – вспомнил Трофим.

– Пить только волку, всё равно, что читать исключительно «Войну и мир, – сказал Глеб Алексеевич. – Впрочем, если хотите...

«Войну и мир» Трофим не читал. Вероника читала, но промолчала, занятая картами. Брюсов придвинул стакан.

– Толстой это серьёзно, – сказал он. Сойдёт и Дюма-отец.

– Дюма-пэр, – поправил Решкин. – Дюма-пэр.

Брюсов читал какую-то бумагу. От первого слова до последнего и снова от первого, и опять. Неизбывное страдание светилось в его глазах. Читал. Перечитывал. И ещё читал, и перечитывал.

– Ну, – обернулась к нему Вероника, – что ты скажешь, интриган и завистник? Ты получаешь такие письма? Получаешь? Отвечай же, когда тебя спрашивают!

Страдальческое выражение с лица Брюсова мгновенно исчезло.

– Нет, – сказал он, – я таких писем не получаю. И слава Богу! Меня бы ведьма за порог не выпустила. Даже к вам. А Решкин получает? Поздравляю, Ника! От всей души. Тебе крупно повезло, но нам такого не надо. Нет. Как-никак я человек семейный. А тебя поздравляю, – и он протянул письмо Нике. В письме хозяин добермана-суки просил разрешения привезти её за две тысячи километров, к несравненному Реро, дабы, сочетав их законным – через Клуб Служебного Собаководства! – браком, улучшить породу в своей провинции. Брюсов снова начал перечитывать письмо, но спохватился и отложил. Повторяя: – Не хочу. Нет, не надо. Не надо. Не надо. Я своей ведьмы боюсь.