Степан Злобин - Степан Разин. Книга вторая

— Свалится сокол с высока полета да грянется оземь, лишь перья вокруг полетят! — сказал Прокоп. — А жалко: высоко летит!..

— Чего ж ты не с ним?

— А доля моя иная, — ответил Прокоп. — Не люблю, кто высоко летает. И тебя не любил. Вот ныне мне все одно. А кто высоко летит, мне все хочется камушком крылья подбить… Только мочь бы…

— Да что же тебе не мочь?! — возразил Корнила.

— Надсмешек еще не терплю, атаман! За надсмешку серчаю. На что тебе лишнее сердце? И так небогат ты любовью людской! — со злобно сверкнувшим взглядом предостерег Прокоп.

— Да я не смеюсь… Ты молвил: подшиб бы крыло, а я говорю: подшиби. Государь тебе скажет «спасибо» и жаловать будет. Старшина донская поклонится низко, а я научу — богат станешь! Сам высоко взлетишь. Ведь чем тебе в жизни взять — не удалью ратной! А хитростью можешь…

Прокоп поглядел Корниле в глаза с немым и жадным вопросом. Корнила понизил голос:

— Набирай людей на Дону да иди к ним в нечистое их собранье. Другой приведет — и не взглянут; а ты приведешь — и все подивятся. Из нас, домовитых, который придет, то никто не поверит, хоть пасынок мой Петро, хоть иной из старшинства — беречься станут. А тебя уж не станут страшиться: ты свой — в том и сила твоя! И там у нас тоже есть люди свои. Помогут тебе… Подберись, подползи поближе — да камушком!.. Ну, поедем, что ль, сети глядеть! — оборвал Корнила, вставая из-за стола.

— Ан врешь! Я теперь во двоих с тобой никуда! — возразил рыбак. — Ты мне атаманскую душу открыл, а в ней — сам сатана… Устрашишься теперь — а вдруг да откроюсь кому… Да с челна меня в воду!..

Корнила почувствовал, что краснеет.

Прокоп поглядел на него с торжеством и зло засмеялся.

— Страшишься, Корней!.. А ты не страшись. Я правду тебе сказал: я тебе не завистник. Ты стар. Уже тебе помирать. А Стенька в моих же годах и летит высоко… Вот его и под крылья!.. — Рыбак помолчал. — Попал же я в сети твои… — признался вдруг он. — Угодил с головой, старый черт!.. Теперь не отвяжется от меня июдская думка… Прощай!

Рыбак отворил дверь, шагнул было в сени, но вдруг задержался и, опустив глаза в землю, глухо сказал:

— А ты меня все же страшись… Я, может, к Семену Лысову зайду в войсковую избу… мириться…

Не доходя Камышина разинский передовой дозор задержал на Волге ладью с четырьмя гребцами. В ладье восседал семидесятилетний белобородый старец.

— Что за люди? Куда? — окликнули их.

— А вы помоложе, детки. Вам бы с вежеством прежде себя назвать, — отозвался старик.

— Мы — донские казаки великого атамана всего казацкого войска Степана Тимофеича.

— А я к нему поспешаю от атамана Михал Харитоныча, из Муромска лесу. Зовут меня Ильею Иванычем, а к Тимофеичу у меня тайная грамотка.

Дозорные доставили старика к Степану.

— Наскоре ехали — где на конях, где ладьей, как было способней, — пояснил атаману Илья Иванович. — Мыслили, в Астрахань нам поспешать, ан ты и сам навстречу. Читай, атаман, что бояре пишут.

И старик подал Разину грамоту, взятую Харитоновым у драгунского поручика.

Собрав своих ближних, Разин велел читать вслух указ о сборе дворянского ополчения.

Митяй Еремеев, с трудом разбирая, читал длинный перечень:

— «Замосковных — володимирцом, суздальцом, смоляном, беляном, вязьмичем, дорогобужаном, ярославцом, костромичом, галичаном, муромцом, лужаном, гороховляном, дмитровцом, камышенцом, угличаном, бежечаном, переславцом, ростовцом, романовцом, вологжаном, пошехонцом, боровичем, можаичем, клиняном, волочаном, ружаном, вереичем, звенигородцом, белозерцом — дворяном и детям боярским разных городов, новокрещеном и мурзам и татарам…»

— Ого, Стяпан, буча у них кака! Сроду бояре такого не видели. Глянь, все царство дворянское подымают на нас!.. — не выдержал, перебил Митяя увлеченный Сергей.

Но список был еще не кончен:

— «Украинных — гуляном, каширяном, коломничем, алексинцем, торушеном, серпуховичем, соловляном. Заоцких — калуженом, лихвинцом, серпьяном, козличем, воротынцом, медынцом», — вычитывал дальше Митяй, запинаясь и путаясь.

Сергей не умел сдержать своего ликования:

— Загавкали всюду собаки!.. Вот разгул — так разгул по Руси, Стяпан Тимофеич, мой братец!.. А я дворянина тогда за жену по башке сулейкой тяпнул и сам возгордился: мол, я-то каков богатырь!.. Эх, братец ты мой!..

Степан глядел на него с усмешкой. Он любил простодушную восторженность старого друга. Когда Сергея с ним не было, он тосковал по нем и теперь был рад, что товарищ детства опять с ним рядом — конь о конь, локоть о локоть.