Степан Злобин - Степан Разин. Книга вторая

Толпа разражалась хохотом.

— В боярском доме лаптей захотел!

— Да ты сам как боярин! Куда в такой справной одеже лаптищи!

— Бахилы ему воеводски! Бахилы кто взял?!

— Саблю, саблю ему!

— Куда саблю — топор бы! — смущался тот.

— На пику, казак! — совали в руки оружие.

— Вот справа! — соглашался работный.

В Приказной палате сошлись Разин и есаулы. Они распахнули окна затхлого, душного помещения, взломали замки сундуков и ларей, вывалили кучи бумаг.

Узнать, чем занимаются воеводы, о чем они пишут в Москву к царю и боярам, хотелось всем.

В Приказную палату набились ближние казаки. Толпа горожан стояла под окнами. Все слушали, что читают.

Были уже прочитаны долговые записи, списки недоимщиков, мелкие изветы и жалобы. Теперь добрались до железного ларя, запечатанного тремя воеводскими печатями.

Призванный к чтению приказный подьячий не смел поломать печатей. Разин со смехом сорвал их сам.

— Читай, дурак! Перед кем ты страшишься вины, те сами уже в яме! А соврешь в чем — и быть тебе с ними!.. Уж там-то они тебя заедят! Все кости обгложут!..

Подьячий испуганно закрестился.

Разин и с ним другие казаки расхохотались.

— Ну, читай-ка, читай!

— Горилки ему для видваги! — подсказал Боба и подал подьячему чарку.

Тот залпом выпил. Отер рукавом проступившие слезы и перевел дух.

Дрожащими пальцами он взял из ларя самый верхний столбец, развернул, но не мог читать вслух и заплакал.

Василий Ус покачал головой.

— Чего ты, дура, страшишься?!

— Дай с духом собраться, честной атаман! — попросился приказный.

— Ну, сбирайся живее, а то погоню тебя к черту, иного найду грамотея! — раздраженно сказал Разин.

Подьячий набрался воздуха и, выпучив от усердья глаза, не вникая в смысл, стал читать. Царь, сам царь писал к воеводам, с гневом им выговаривая за то, что они не умели как следует править свое воеводское дело:

— «И вы тех воровских казаков не расспрашивали и к вере не привели, и пограбежную рухлядь ратных людей, которые были на бусе, и шаховых и купчинных товаров у них не взяли, и на Дон их, воровских казаков, отпустить бы не довелось, а ныне нам, великому государю, ведомо учинилось, что…»

Подьячий умолк.

— Ну, чего? — спросил Разин.

— Не ладно тут писано, осударь атаман великий, — робко сказал подьячий.

— Ну-ну! — нетерпеливо прикрикнул Разин.

— «…что сказанный Стенька, безбожник и вор, надругатель святыни, проклятый богом, у себя на Дону сбирает таких же, как он…» — Подьячий умолк опять.

— Читай, собака! — потребовал Разин.

— «…бездомовных и воровских людишек, хотя воровать, и оный богоотступник, вор Стенька, проклятый богом в возмутительном нечестии своем, отринувшись святой православной церкви и веры христианской…»

— Брешут они! Чья припись? Не государева припись?

— Думного дьяка, Степан Тимофеевич, атаман великий.

— Вот то-то! Ты брось ее. Государь мне иное писал, — сказал Разин. — А тут бояре, видать, составляли… Иную давай!

Одну за другой заставил Степан читать московские грамоты и воеводские отписки. Весь этот железный ларь наполнен был тайною перепиской о нем самом.

Разин задумался. Подьячий читал еще и еще, но он уже не слушал его. В первый раз понял Степан, какое огромное значение придавали ему в Москве и царь и бояре, как озабочены были они каждым его движением, как стремились они проникнуть во все его замыслы, как окружили его лазутчиками и сыщиками, с какою робостью ожидали каждого его шага, движенья и слова…

— Буде враку пороть! Сложи все назад да опять запечатай. Мне надобны будут бумаги сии. На Москве мы их вместе прочтем с государем… Кои бояре писали сии бумаги, уже им в ответе стоять! — сказал Разин подьячему.

Он встал, потянулся. За ним поднялись есаулы.

Разин пошел на крыльцо. Народ, ожидавший на площади выхода атамана, хлынул к крыльцу.

— Палачей! — крикнул Разин.

— Палачи схоронились, батька! Мы их самих показнить хотели за злобу. Они сокрылись.

— Да ты укажи, отец, кого казнить. Твой недруг — наш враг. Мы и сами управим! — откликнулись из толпы.

— Иди-ка сюда! — позвал Разин одного из посадских, стоявшего ближе. — И ты иди тоже, и ты! — позвал ан его соседей в палату.

Те вошли. Толпа любопытно стеснилась к самым дверям, не смея без зова войти, но горя нетерпением узнать, зачем палачи атаману.

Новоявленный посадский «палач» с помощниками вскоре вышли из Приказной палаты, таща вороха бумаг. Они донесли свой груз до помоста на площади, где совершались, бывало, казни, свалили там и пошли назад в дом.