Сергей Зарубин - Трубка снайпера

– Ну, нашел зацепку?

Отмалчивался Номоконов, отходил в сторону, а однажды не протянул руки: бывший председатель колхоза, жалкий, растерян­ный, подошел к нему в чайной.

– Богатым стал, в костюм оделся! Может, вместе выпьем, снайпер?

– Пропащий ты человек, – покачал головой Номоконов. – Кру­гом лишний.

Постепенно крепло хозяйство таежного колхоза. Сперва свежие доски появились на прохудившихся крышах, молодые тополя зазе­ленели в палисадниках. А потом все чаще стали наведываться в село новенькие тракторы из МТС, автомашины и комбайны. За околицей выросли постройки животноводческой фермы. В селе открылись почтовое отделение и начальная школа. Неплохие урожаи зерна стала давать удобренная земля. Пришло время, когда на тру­додни было выдано хлеба столько, что хватило на весь год.

Не стали сниться Номоконову тяжелые сны – уже мало что на­поминало о войне. Как-то приехал научный работник из Ленингра­да, попросил передать для музея трубку с отметками об охоте за фашистским зверьем, «Памятку снайпера», спросил, кому Семен Данилович сдал свою винтовку № 2753, облегчившую, как он ска­зал, участь не одного ленинградца. Все, как было, рассказал Номо­конов: не лежать его винтовке в музее, не смотреть на нее народу. Среди Валдайских высот, на краю заболоченной долины, в блин­даже, где жили снайперы, разобрал Номоконов винтовку, попав­шую ему в руки в Старорусских лесах. Ложе выбросил, а желез­ные части густо смазал, завернул в холстину и зарыл поддеревом. Очень хотелось Номоконову вернуться после войны к месту, откуда начался его боевой путь, разыскать свою любимую винтовку и увез­ти на родину. Пригодилась бы в тайге, на охоте. Только не при­шлось вернуться к Валдаю. Там, возле блиндажа, под корнями дере­ва пусть ищут, если надо. Не заржавеет… Сдал Номоконов на списание еще две винтовки. Одну на Карельском перешейке, дру­гую – за Кенигсбергом. Тоже были ладной работы.

И трубку слоновой кости с крестиками и точками на остове не удалось сохранить. В последние дни боев на Земландском по­луострове потерял ее снайпер. В кармане гимнастерки была, упа­ла на немецкую землю. Горячий был момент, и только после боя стал искать Номоконов дорогой мундштук с золотыми колечка­ми. Не нашел, наверное, землей завалило или испепелило разры­вом. И следа не осталось.

Забывалась война, увлекал труд. Было много забот о семей­стве. В 1947 году колхозники поздравили Семена Даниловича с пятым сыном – Василием. Потом новая радость – опять родился сын, Ванюшей назвали. Вскоре опять большая прибавка в семье случилась: дочери Люба и Зоя родились! А потом опять сын по­явился – Юрка! Пришлось делать большую пристройку к дому.

Принял на себя Семен Данилович еще одну обязанность.

Недобрым был день, когда, возвращаясь с фронта, завернул демобилизованный снайпер в село, где жили Санжиевы. Некому было отдать немецкую пулю, сразившую Тагона.

Сообщили односельчане, что война нанесла старинному охот­ничьему роду Санжиевых большой и непоправимый урон. Вскоре после гибели Тагона, в зимнюю вьюжную ночь, спасая колхозный скот, трагически погибла его жена, член партии Бальжит Санжиева. На разных фронтах смертью храбрых пали братья Тагона: Дутар, Митуп и Болот – также снайперы, сверхметкие стрелки. Не вынес горя отец, которого звали в народе богатырским охотником – он тру­дился в колхозе до 80 лет, и, получив вести о гибели всех своих сы­новей, скончался. За месяц до Дня Победы умерла старушка-мать…

А сынишка Тагона остался в живых. Только неизвестно, где хо­дит круглый сирота. Куда-то убежал после смерти бабушки, исчез…

Побыв с недельку дома, отправился искать парнишку Семен

Номоконов: новый огромный крюк сделал по агинской степи –верст на шестьсот. Шел по следу маленького Жамсо. От улуса к улусу, от юрты к юрте. Все же разыскал сиротку, обласкал его, обо­грел, привез в свой дом, отправил в школу. Дал себе слово: вырас­тить достойного продолжателя геройского рода.

Позже показал Номоконов сыну Тагона тяжелую немецкую пулю, когда подрос парнишка, стал пионером. Тогда и фронтовую книжку прочел Жамсо; новый батька достал ее из полевой сумки.

Понял Номоконов: мысленно поклялся в этот час мальчишка, что будет эта дружба вечной, бессмертной.