Сергей Зарубин - Трубка снайпера

Вздрогнул Номоконов от этих мыслей, поежился, а потом ос­вежевал гурана, взвалил на застоявшуюся лошадь, поехал домой.

Утром следующего дня Номоконов был в правлении колхоза. Когда разошлись люди, получившие наряды на работу, он заглянул к председателю.

– А мне сказали, что ты на охоту уехал, – протянул тот руку. –Ну, снайпер, посмотрел нашу жизнь?

– Все прикинул, все глядел, – сказал Номоконов. – Вчера развед­ку делал. Это верно, мало стало зверя, не прокормиться колхозу. Од­нако, никуда не поеду. Так думаю, что здесь надо работать, в селе.

– Дело твое, – сказал председатель. – Только вот ничего не выходит. Я-то знаю цену нашему хлебу… Машин нет. Да и народ износился, устал.

– Совсем ты испугался, паря, – вежливо сказал Номоконов. –Видно, не жил плохо. Еще приходи: про отца своего расскажу, про старые годы. Это когда в чумах и юртах жили… И за границей на­смотрелся. Вроде все блестит на улице, богато, а зайдешь в дом –большую нужду увидишь, в семьях простых людей соль да кар­тошку на столе. Ребятишек видел оборванных, никому не нужных. И заграничные люди хлеба у меня просили. Самое тяжелое время выдержал народ, а теперь чего страшиться? Трудно будет, это так. А вот не должны все время плохо жить! Богатые здесь места, знаю. А паника – самое пропащее дело. У нас в полку тоже случалась. Погоди, председатель, послушай. Около Ловати дело было, немец обходил. Так вот… Митинг, помню, собрали. Один командир, с виду большой, сильный… Сказал, чтобы по одному выходили люди к све­жим частям. Словом, чтобы каждый спасал свою шкуру кто как может. А потом другой выступил, такой же по званию, капитан. Надо, сказал, в кулак собраться, оружие приготовить, заграждения ставить, окопы рыть! Я тоже копал… Маленькой казалась траншея, ненужной. А капитан пулемет ставил и говорил, что вспомним про этот день, когда в Германию с победой явимся! Так и получилось. Сперва заце­пились, огонь открыли, на землю положили фашиста. А потом по­гнали, стало быть. Под конец войны быстро побежал фашист… В нашем хозяйстве зацепку надо найти. А потом наладимся.

– Ну хорошо, – нахмурился председатель. – Раз решил ос­таться – пожалуйста. Правильное дело. Я ведь от души, семью твою жалел… Только куда тебя приспособить? – забарабанил он пальцами по столу. – Бригадиры имеются… В столярке старичок трудится, тоже гнать нельзя. Вот так, товарищ снайпер, рабочие руки нам нужны.

– Думал, за большой должностью явился? – усмехнулся Но­моконов. – Бери мои руки, давай задание!

– Вот это другое дело, – оживился председатель. – Сам пони­маешь, как нужны люди. Пока на разных работах побудь, а там посмотрим. Дел много, успевай поворачиваться. Из детдома не­давно приходили, просили дров подвезти. Кони заняты, может, на своем съездишь?

– Давай поеду, – сказал Номоконов.

Отборных дров привез Семен Данилович детям, родители ко­торых погибли в боях, помог распилить, наколоть. А вечером от­вел Шустрого в полупустую колхозную конюшню, ласково потре­пал его по гриве, прошептал:

– Общим будешь, для всех.

Так после войны начал Номоконов счет своих трудовых дел. По-прежнему курил он трубку, полированную, купленную в Мань­чжурии у китайского лавочника. Можно было лишь представить, как сверкнула на ней, засияла первая послевоенная отметка «чест­ной работы» – и такая песня есть у тунгусов из рода хамнеганов.

В первую послевоенную зиму «на разных работах» был Се­мен Данилович. Дров заготовил в тайге, навозил их целые горы – к правлению, к детдому, к избам стариков и слабых людей, искале­ченных войной. Тепло стало людям. Не было навыков к хлебопа­шеству, но когда ему поручили возить на поля удобрения, горячо принялся за это дело. Заметили, что «справные» лошади у челове­ка, ухаживающего за ними, и сбруя починена – подогнана, и телеги не скрипят, не разваливаются – назначили в колхозную мастерс­кую. Табуретки делал, телеги, рамы для парников. Начался сев – опять перевели на другое место. Зерно возил на пашни, воду, при­цепщиком работал, сеяльщиком. Летом косил сено, ремонтировал дороги. Два года пас скот, потом две зимы проработал конюхом.

Давно уехал из села председатель колхоза, заходивший «на огонек» к демобилизованному старшине. Теперь он работал на ком­бинате, и Номоконов не раз видел его, когда бывал там. Человек с красным лицом, одетый в добротный кожаный реглан, критически осматривал залатанную козью дошку конюха, протягивал руку и неизменно спрашивал: