Сергей Зарубин: Трубка снайпера

Товарищи по взводу сказали, что склады захватили враги, оружия не хватает, что спасать имущество, рыть окопы и траншеи – тоже очень важное и нужное дело. Понял Номоконов, что на войне особо требуется послушание и дисциплина. Вот и теперь безропотно подчинился хирургу, заставившему делать костыли, и все-таки тер­пеливо ждал дня, когда вновь нальется силой тело и можно будет бросить скучное занятие.

Однажды утром встревоженно засуетились люди. Возле гос­питаля стояли санитарные машины, грузовики и подводы. Несли тяжело раненых; по двору, неумело опираясь на новенькие косты­ли, ковыляли ходячие. Слышались глухие раскаты артиллерийско­го боя. У синих озер, куда уходили войска, висели облака пыли.

– Немцы близко, – заглянул в столярку хирург. – Собирайтесь, товарищ санитар, с нами поедете.

– Санитар? – переспросил Номоконов. – Это как?

– При госпитале будете, – сказал хирург. – Сейчас соберите инструмент и – на машину! Долго еще придется лубки и костыли делать. Торопитесь!

– Хорошо, доктор.

Тронулись чуть ли не последними, когда уже прошли через село отступавшие войска. Надолго запомнился Номоконову коман­дир отделения санитаров сержант Попов. В кузове полуторки ко­ренастый человек с большими оттопыренными ушами и бегающи­ми глазами «знакомился» со своим новым подчиненным.

–Эй, папаша! Слышал? Санитаром назначен в мое отделение. Перевязывать умеешь? Жгуты накладывать, кровотечения останав­ливать?

Отрицательно покачал головой Номоконов – нет, не умел он этого делать и не понимал, почему его назначили санитаром.

– Повоюем! – усмехнулся Попов. – Ты вообще что-нибудь по-русски толмачишь?

Номоконов хотел сказать, что придется учиться, раз надо уха­живать за ранеными, но рыжий санитар, сидевший рядом с Попо­вым, очень его обидел: «Команду на обед он понимает». Номоко­нов нахмурился и отвернулся от насмешников. Долго ехали молча. Но вот внезапно остановилась вся колонна. Позади послышалась частая орудийная стрельба, внизу, в долине, взметнулись взрывы, и санитары забеспокоились. Убежал куда-то сержант Попов, вер­нулся, испуганно сказал: «Немцы и по этой дороге прорвались». Захлопали дверцы машин, из кузовов выскакивали люди. А потом Номоконов увидел страшную картину. Из-за поворота, вздымая клубы пыли, вылетел большой серо-зеленый танк и, выстрелив из орудия, врезался в заднюю санитарную машину с красным крес­том. В ней были раненые и больные. Яростно грохоча, танк при­нялся утюжить дорогу. С треском рушились повозки, метались кони, валились на обочину санитарные машины. А на пригорок уже выходили другие танки. Возле Попова, укрывшегося в густом ельнике, собрались шестеро. Сержант тревожно огляделся по сто­ронам, прислушался и со злорадством спросил Номоконова:

– Ага, и ты прибежал? Запыхался? Не хочешь пропадать? Никому не хотелось оказаться в плену, и Номоконов мысленно одобрил решение сержанта Попова уходить на восток. По шоссейной дороге, тяжело лязгая гусеницами, шли танки, шумели автомаши­ны, и санитары все глубже удалялись в лес. На семерых была одна винтовка и подсумок с патронами. Уже далеко впереди слышалась стрельба, и, ориентируясь по этим звукам, сержант повел всех за со­бой. К вечеру неожиданно наткнулись на двух обессилевших людей.

Это были свои: солдат, раненный в голову, и майор с большой рваной раной на боку. Перевязали их, посовещались. Попов при­казал разбиться на группы и выносить раненых. Рыжий санитар и Номоконов подхватили майора на руки, понесли, а сержант с вин­товкой в руке шел впереди и просматривал путь. Тихо продвига­лись по лесу, сменялись, часто останавливались передохнуть. Ско­ро группы разошлись и потеряли друг друга из виду.

Пришлось и Номоконову выбирать путь в лесу. Это было при­вычное дело: тысячи километров исходил он по таежным дебрям с оружием в руках. В раннем детстве – с луком и запасом стрел, по­том со старенькой кремневкой, с отцовским дробовиком. А в шес­тнадцать лет берданку заимел – в Урульге на ярмарке купил. Сотни крестиков, кружочков и точек наставил он на ложе той берданки. Каждый крестик, вырезанный кончиком ножа, – медведь, каждый кружок, выдавленный пустой гильзой, – изюбр или лось, а точки –всякая мелочь, попавшая на мушку. Кабаны, косули, соболи… Так делал отец. Оставлял отметки на оружии и сын. Года за три до вой­ны отобрали у Семена Номоконова берданку, сказали: «Не полага­ется охотникам нарезное оружие»…

Но где время, чтобы спокойно рассказать об этом сержанту с бегающими глазами, вынырнувшему из чащи. Он протягивает вин­товку и презрительно кривит губы: