Вначале Бейли хотел скрыться в Кашгаре, где надеялся какое-то время отсидеться под крылышком британского генерального консула Макартнея, но, хорошенько поразмыслив о тех неприятностях, которые ждут его по прибытии в Лондон, решил всё же не покидать пределы Туркестана. Ещё не всё потеряно, твердил сам себе майор. Пусть чекисты взяли пятьдесят человек, но, как утверждал генерал Кондратович, под знамёнами ТБО не менее трёх тысяч да плюс к ним пятнадцать тысяч озверелых басмачей Иргаша и Мадаминбека. С такими силами можно продолжить дело. И совсем будет хорошо, если в передрягах уцелеет Осипов. Хоть и скользкий тип этот мальчик с пижонскими усиками, но слово, данное на совещании в кишлаке Чорбед, он ведь сдержал: красные почти без боя сдали наступающим с запада английским войскам Мервский и Тедженский оазисы,
А если втянуть во всю эту кашу эмира бухарского?
Пока эмир хитрит. Пишет вежливые письма в Кашгар к Макартнею, в Мерв к Малессону, к Дутову в Оренбург… Всем он что-то обещает, всех в чём-то заверяет, но выступить открыто против Советов пока опасается. Нужно уговорить, нужно подтолкнуть этого жирного сластолюбца, нужно посулить ему золотые горы…
После длительных и трезвых размышлений решил, наконец, майор Бейли покинуть конспиративную квартиру в негостеприимном ташкентском пригороде и отправиться в гости к его высочеству повелителю Благородной Бухары эмиру Алим-хану.
С подложными документами, во френче с чужого плеча, с рекомендательным письмом официального представителя Бухары в Ташкенте Токсаба Мирбаба в сопровождении верного Камола Джелалиддина трясся в грязном и расхлябанном поезде лучший сотрудник Интеллидженс сервис майор Бейли. Ему так хотелось верить, что всё кончится хорошо, что звезда его счастья навсегда останется незакатной.
Поздно ночью в ворота маленького глинобитного домишки, прилепившегося к скотному рынку возле Самаркандских ворот, кто-то тихо постучал. Хозяин дома, рабочий хлопкоочистительного завода Исмаил-ага, подлил масла в гаснущий светильник, накинул на плечи старый халат и вышел на подворье.
— Кого там шайтан носит? — недовольно проворчал он. — Ведь все ключи от городских ворот давно уже под подушкой у миршаба — владыки ночи.
Но стук в ворота повторился. А за ним прозвучал совсем тихий шёпот:
— Это я, дядя Исмаил, твой племянник Ахмад.
— Ахмад? — удивился хозяин. — Откуда ты, сынок?
Он поспешно подошёл к воротам, снял запоры и приоткрыл тяжёлую створку.
— Что ж, входи, гостям мы всегда рады.
Но Ахмад пришёл не один. Рядом с ним, переминаясь с ноги на ногу, стоял незнакомый Исмаилу юноша.
— А это кто?
Ахмад почтительно пожал протянутую руку родственника и ответил чуть слышно:
— Узнаешь. Разве принято расспрашивать гостя о том, кто он такой?
— И то верно, — добродушно согласился хозяин. — Ну что ж, птенчики, милости прошу переломить лепёшку в моём доме.
За скудным бедняцким дастарханом дядюшка Исмаил по несдержанности характера всё пытался побыстрее вспороть хурджин новостей, привезённый гостями.
— Сидим мы здесь, понимаешь, сидим, — жаловался он племяннику, — и не знаем, что в божьем мире творится. — Дядюшка пыхтел, подмигивал, причмокивал то и дело губами. Его безбородое, изрытое оспой лицо смешно кривилось. Именно за эту не сходящую с лица гримасу прозвали его в Бухаре Исмаилом-ширинкором, то есть шутником. — Каждый день хожу на площадь Регистан слушать глашатаев эмира, но разве от них добьёшься добрых вестей? Каждый день казни.
— А кого казнят? — спросил племянник, отламывая тонкими пальцами кусочек от сухой ячменной лепёшки. На его бледном лице проступили красные пятна.
— Как всегда, Ахмад-джан. Кто невинный, кто несчастный — того и казнят. Не уплатили дехкане налог — казнят, украл водонос булку — казнят, забастовали рабочие на хлопкозаводе — зачинщиков зарезали возле Арка, словно баранов. Минарет смерти знаешь? Каждый день сбрасывают оттуда людей.
— Простите, — вдруг молвил юноша, пришедший с племянником Исмаила, и в смущении передёрнул плечами. — Что это за Минарет смерти? Я не слышал о таком.
Исмаил-ширинкор сощурился. Видно, издалека прибыл этот птенчик, если не слышал о Минарете смерти. Да и речь у него странная. Говорит вроде бы как таджик, а слова звучат не так, как у таджиков. И лицом он странен — белолиц, крутолоб и светлоглаз. Такие лица бывают только у русских или памирцев.
— У нас в Бухаре, да будет известно высокочтимому гостю, — пояснил Исмаил-шутник, — так называют Минарети-калон, Большой минарет, с которого по приказу его высочества эмира сбрасывают осуждённых на смерть. Шестьдесят аршин его высота. — Хозяин грустно улыбнулся. — Пока долетит смертник до земли, о многом успеет подумать… Но если нашего гостя интересуют способы правосудия, применяемые нашим ясноликим повелителем, то могу сказать, что их огромное множество. В Арке есть ещё обхона — сырая и холодная комната, со стен которой сочится вода. Тот, кто попадёт туда, больше месяца не мучается — аллах забирает его в свою обитель. Есть ещё канахона — темница, полная клопов и клещей. Тело узника они покрывают так, что и тела, считай, не видно. А есть ещё зиндони-поин. Это такая огромная яма, сужающаяся кверху, словно кувшин. Швыряют туда узника, и сидит он там, не видя света, весь в нечистотах — гниёт заживо. О, — заключил свой рассказ Исмаил-шутник, — у святейшего эмира вполне достаточно средств, чтобы расправиться с любым из своих противников.
Читать дальше