Иван Фирсов - Федор Апраксин. С чистой совестью

— Отъехали мы из Саратова верст семьдесят, расположились привалом на ночь, костры зажгли. Пополуночи налетела калмыцкая орда, посекли всех, добычу искали, да што с нас взять. Один я уцелел…

Заголосили, завыли бабы, полсотни вдов в Москве враз появилось, не одна сотня сирот, для них пришла безрадостная и тягостная пора безотцовщины.

В усадьбу Апраксиных наведался Артамон Матвеев, крестный детей Матвея, стольник. Вместе правили службу царя, часто по делам сотрудничали. Погладил детей по головкам, трех мал-мала сыновей, любимую крестницу младшую Марфиньку, утешал вдову.

— Не кручинься, горем не изводи себя. Государь вам жалует денег. Я всегда к тебе привечен, твои дети будто мои. Доглядывать их вместе будем. Подрастут, на царскую службу определим.

Ранней весной по санному пути в Дединово прибыл долгожданный капитан из Голландии Давид Бутлер. С ним приехали нанятые им его земляки, корабельные люди. Кормщики и дозорщики над снастями, парусники и пушкари. Корабль стоял в гавани, вокруг него всю зиму обколачивали лед, чтобы не потревожить борта.

Корабль Бутлеру понравился, похвалил Полуектову дединовских и коломенских плотников.

— Судно сработано по-доброму.

— Што верно, то верно, струг на славу получился, — согласился стоявший рядом кормщик Иван Савельев из Астрахани. По уговору с Апраксиным воевода прислал опытного морехода для проводки судна по Волге.

— Как прозвание сему фрегату? — спросил Бутлер.

Полуектов, улыбаясь, почесал затылок:

— Корабь, он и есть корабь.

— Знамо, имя ему положено, — подтвердил Савельев, — да и пушки задерживаются, а нам в путь борзо, по вешней водице поспеть надобно.

Пока Бутлер обживал корабль, определял по местам свой экипаж, в Москве его земляк, проторговавшийся купец Дермаген, нашептал в Посольском приказе, что он-де не тот, за кого себя выдает.

— Нет у него патента капитанского.

При этом купец умолчал, что вымогал за молчание у Бутлера взятку в 500 рублей, но получил отказ. Но и сам Бутлер оказался не безгрешен. За короткий срок прикарманил тысячу рублей. В Москве Бутлер покаялся, деньги вычли из его жалованья. Дьяки в Посольском приказе ухмылялись:

— Знамо, ныне не токмо на Руси хапают, в Голландии тож…

Перед отправкой в Астрахань Бутлера «допустили к целованию царской руки». Алексей Михайлович знал всю подноготную.

— Што же ты без патента капитаном назвался?

— Великий государь, в том повинен, что паса не имею, но шхипером хаживал по Индиям и по другим морям корабли водил прилежно. В том клянусь Богом, и все мои кормщики ведают…

Лед на реке уже сошел, раздумывать некогда, доверился царь:

— Верю твоей клятве, капитанствуй, но за судно головой отвечаешь.

— Живота не пожалею, приведу в Астрахань и далее, как прикажешь. — Бутлер низко поклонился, но не уходил.

— Што не идешь?

— Государь, каждое судно и по делу, и по документу на море должно иметь название — имя свое.

Царь впервые слышал об этом. Но раз надо, значит, так и будет. Глянул на свою державу.

— Сей первый корабль, так пусть знак державный в своем имени несет. Быть ему по прозванию «Орел».

Затрапезно, по-обыденному, без колоколов, без пушечной пальбы отправился в первое и последнее плавание из Подмосковья в Астрахань, к далекому Хвалынскому морю, первенец «Орел». Вели его иноземцы, кроме одного астраханского кормщика Ивана Савельева. А один из зачинателей его строения не успел к проводам…

Ордин-Нащокин появился в царских палатах, когда «Орел» подходил к Астраханскому рейду. Приехал боярин из Варшавы, где в очередной раз совещался с польскими комиссарами.

— Государь, нам потребно ныне на Малороссию опираться, — как и раньше горячо доказывал он свое видение интересов Москвы, пытался склонить царя на свою сторону. — Ежели нам поступиться, в крепкий союз сомкнуться с Посполитами и выступить против шведов, тогда сядем на Варяжском море, в Европу ворота отворим.

— Тому не бывать, — хмурился Алексей Михайлович, — выкинь из ума сии помыслы. Собаке недостойно есть и одного куска хлеба православного. Благо, што поляки владеют правым берегом Днепра.

Нелегко было с одного наскока сбить Афанасия с его устоев.

— Малороссия от нас не уйдет, государь. С Речью Посполитой возьмем мы под крыло все племена славянские в Европе. От берегов Адриатики до Немецкого моря соединимся, славою великой твое имя покроем.

С чем другим, быть может, согласился бы царь, но отдать хоть частицу Малороссии не мог. Знал Нащокин, кто давно поддерживает в царе эти идеи — московский стольник Артамон Матвеев. На этот раз проявился строптивый нрав начальника двух приказов: Посольского и Малороссийского.