Юзеф Крашевский - Божий гнев

При упоминании о дочери король остановился.

— Ага! Вот оно что, с дочерью катастрофа! — воскликнул он. — Любопытно!

— Никакой катастрофы нет, потому что я до нее не допущу, — закричала Бертони, — скорее глаза ему выцарапаю.

— Кому? — спросил король.

У дверей комнаты, с фамильярностью, свойственной дворам, в которых нет порядка и дисциплины, собралась целая толпа челяди и слушала. Бертони указала на них.

Король топнул ногой и дал знак рукой, чтобы все вышли.

— Затворить двери!

Итальянка воспользовалась этой минутой, чтобы поправить волосы и убор перед зеркалом. Она выглядела, как голова Медузы, украшенная драгоценностями.

— Что же случилось с твоей дочерью? — спросил король, видимо, заинтересованный.

— Ничего еще не случилось, но я, как мать, должна заботиться о том, чтоб и не могло ничего случиться, — отвечала итальянка. — А пришла я потому, что один дворянин вашего королевского величества, бедный шляхтич, без рода, без племени, служитель, подбирается к Бианке, волочится за ней, пробует подкупать прислугу, вертится под окнами, пишет записочки.

Король засмеялся.

— Ай да молодец! — воскликнул он. — Кто же это? Скажи, как его звать?

Не отвечая на вопрос, Бертони продолжала:

— Я пришла просить, чтобы ваше королевское величество строжайше запретили ему и пригрозили, что если он будет продолжать коварно подбираться ко мне, то его накажут и выгонят со двора.

— И только? — спросил развеселившийся король. — Не лучше ли повесить его?

— Не издевайтесь, ваше королевское величество, — с гневом перебила итальянка, — тут речь идет о невинном ребенке.

— Скажи мне, как зовут этого счастливца? — спросил Казимир.

Итальянка скорчила гримасу и плюнула.

— Даже имя его паскудное мне вымолвить трудно, — крикнула она, — имя-то мужицкое, холопское! Имя и фамилия друг друга стоят.

Бертони помялась и с усилием произнесла:

— Дызма Стржембош.

Король развел руками и сказал, смеясь:

— Ого, у этого кавалера есть вкус.

Итальянка, привыкшая не церемониться с королем, буркнула:

— Не для пса колбаса…

Между тем король хлопнул в ладоши. Вошел дворянин Тизенгауз.

— Позвать ко мне Стржембоша!

— В передней его нет, — смело ответил Тисенгауз, — но он в замке, я недавно его видел.

— Послать за ним.

Как будто в ответ на этот призыв, в передней послышался шум, и, проталкиваясь сквозь толпу дворовых, вошел смело и бойко очень красивый молодец, элегантно одетый по польской моде, с завитым хохлом на голове, в коротком плаще, при сабле, хоть рисуй!..

Черные усики, закрученные кверху, придавали еще более смелое выражение его и без того смелому лицу.

— Стржембош! — начал король, стараясь сердито нахмуриться. — Опять на тебя жалуются?

Бертони отошла на несколько шагов, повернувшись спиной к обвиняемому.

— Я ничего не знаю, — сказал шляхтич.

— Как это ничего? — возмутилась итальянка. — Ты хочешь сбить с пути мою дочку.

— Избави Бог, — холодно ответил Стржембош.

— Не можешь отпереться, — настаивала она, — у меня есть доказательства.

— Я и не думаю отпираться, — возразил придворный, — что панна Бианка очень мне нравится, что я даже влюблен в нее. В этом нет греха… Я шляхтич и если влюбился, то и жениться могу.

Бертони схватилась за голову.

— Великая милость для меня! — крикнула она. — Жениться на моей дочери! Да ведь у твоей шляхетской милости всего-то имущества — дрянная кляча да седло с оборванными ремнями! Ха! Ха! Ха!

Стржембош невозмутимо слушал.

— И от этого не отпираюсь — я беден, — ответил он. — Но разве я не могу заработать, как другие? А мое шляхетство разве ничего не значит?

Король поглядывал то на своего дерзкого слугу, то на взбешенную его смелостью Бертони.

— Будь же рассудителен, — сказал он Стржембошу. — Видишь, что мать тебя знать не хочет, силой, против ее воли, ничего не возьмешь, а шляхетства твоего она не ценит. Не причиняй же мне беспокойства своими амурами, и чтобы я о них больше не слышал.

Стржембош покрутил усы.

— Ваше королевское величество, — сказал он, — можете приказывать мне, что вам угодно, но сердце наше, как всем известно, в руках Божиих. Я сам над ним не властен. Рад бы быть послушным, но ручаться трудно.

Король усмехнулся и пожал плечами. Итальянка от злости ломала себе пальцы так, что суставы трещали.

— Слышал ты, ваша милость, приказ короля? — закричала она с гневом. — А я тебе запрещаю приближаться к моей дочери, и применю все средства, хотя бы даже пришлось запереть ее в монастырь, чтоб тебе и кончика носа ее не довелось видеть. Убирайся со своим шляхетством, куда хочешь, может быть, иная мещанка и позарится на него, но мое детище для тебя слишком высоко.