Иван Родионов - Жертвы вечернiя

По бодрымъ осанкамъ и спокойнымъ лицамъ людей, по хорошимъ тѣламъ лошадей нельзя было и представить себѣ, что они только что совершили въ одну ночь бѣшеный пробѣлъ въ 90 верстъ отъ Егорлыкской до Успенской станицы по степи, въ которой большевики являлись полновластными хозяевами.

Донцы привезли командованію Добровольческой арміи отъ штаба повстанцевъ важныя офиціальныя бумаги.

Около прибывшихъ давно уже образовался кругъ изъ толпы добровольцевъ.

У многихъ изъ этихъ людей въ Новочеркасскѣ, Ростовѣ, Таганрогѣ, по станицамъ и хуторамъ остались семьи. Всѣмъ хотѣлось хоть что-нибудь узнать о положеніи дѣлъ на Дону.

Пріѣхавшихъ засыпали вопросами.

Въ одномъ мѣстѣ добровольцы облѣпили со всѣхъ сторонъ крѣпкаго, средняго роста урядника-калмыка съ перевязанной бѣлымъ платкомъ щекой.

— Не знаете ли что-нибудь, станичникъ, о Новочеркасскѣ? Въ чьихъ онъ рукахъ? — несмѣло спросилъ Юрочка.

Калмыкъ оказался словоохотливъ, довольно интеллигентенъ, говорилъ по-русски хорошо, съ чуть замѣтнымъ, инороднымъ акцентомъ.

— Теперь не знаю, — отвѣтилъ онъ, хитро блеснувъ своими узкими, черными глазами на большомъ скуластомъ плоскомъ, почти безъ растительности, лицѣ. — Должно быть, большевикъ еще тамъ хозяйничаетъ. А въ мартѣ я тамъ былъ...

— Вы сами были? — переспрашивали со всѣхъ сторонъ.

— Да, самъ, — улыбаясь и показывая крупные, желтые зубы, отвѣтилъ разсказчикъ.

— Ну и что же тамъ?

— Московская улица вся начисто разорена... всѣ магазины разграблены... Я самъ проходилъ. Рѣдкій домъ уцѣлѣлъ. Памятникъ Платову противъ дворца взорвали, а на Ермака накинули желѣзныя цѣпи и стащили тракторами... Три или четыре трактора заразъ работало...

— Ахъ, проклятые! — вырвалось въ толпѣ. — Даже памятники помѣшали имъ. Вотъ гнусныя животныя... Ну и что же? Куда дѣвали Ермака?

— Куда-то стянули... въ балку... — посмѣиваясь, видимо, довольный своей ролью сенсаціоннаго разсказчика, мѣшая правду съ ложью, продолжалъ калмыкъ. — Въ февралѣ сперва тамъ былъ войсковой старшина Голубовъ съ красными казаками. И было ничего себѣ, спокойно. А когда явились матросы и красный Титаровскій полкъ, тутъ ужъ и пошло...

— Ну что же, что?

— Много офицеровъ и генераловъ разстрѣляли... страсть... А владыку вашего, архирея...

— Какого? Гермогена?

— Нѣтъ. Главнаго... стараго...

— Архіепископа Арсенія?

— Да, да. На Арсенія надѣли мѣшокъ, на голову шапку съ пятиконечной звѣздой и водили по улицамъ, били, плевали въ лицо...

— Ах-хъ, животныя! Ахъ скоты! Ну и что же, замучали старика?

— Говорятъ, умеръ. Они его сперва посадили на габвахту, сидѣлъ въ одной камерѣ съ атаманомъ Назаровымъ.

— А атаманъ что? Гдѣ?

— На томъ свѣтѣ — отвѣтилъ стоявшій тутъ рослый, свѣтлоусый донецъ. — Тогда же въ февралѣ мѣсяцѣ въ Краснокутской рощѣ подъ Новочеркасскомъ его разстрѣляли.

— Какъ? Развѣ онъ не ушелъ въ степи съ Донской арміей?

— Нѣтъ. Да развѣ вы не знаете? — снова вступилъ въ разговоръ калмыкъ. — Атаманъ остался тогда въ Новочеркасскѣ съ Войсковымъ Кругомъ. Кругъ тогда заявилъ, что не подчинится насильникамъ, что онъ одинъ есть законная власть на Дону. Атаманъ посмѣялся надъ членами Круга и сказалъ: «Я знаю, на что иду» и остался. Армія ждала его въ Старочер-касскѣ, не дождалась и ушла. 12-го февраля вошли въ Новочеркасскъ красные казаки. Голу-бовъ съ своимъ конвоемъ прибѣжалъ въ залу судебныхъ установленій. Тамъ былъ весь Кругъ въ сборѣ. Голубовъ кричитъ: «Это что за самозванное сборище? Встать!» Всѣ и встали. Сидитъ только атаманъ Назаровъ. «Ты кто такой-сякой?» — кричитъ Голубовъ и подсту-паетъ съ кулаками къ атаману. Тотъ сидитъ и спокойно отвѣчаетъ: «Я — войсковой атаманъ Войска Донского, а вы кто?» «Я — народный избранникъ, товарищъ Голубовъ». «Вы — просто самозванецъ». «Взять его такого-сякого!» — кричитъ Голубовъ своимъ казакамъ и собственноручно сорвалъ съ атамана генеральскіе погоны. Казаки схватили атамана и поволокли. Потомъ Голубовъ назвалъ Войсковой Кругъ сволочью и приказалъ всѣмъ разъѣхаться по домамъ сейчасъ же, пока цѣлы. Кругъ и разъѣхался...

— Ну а потомъ что? — спрашивали изъ толпы.

— А потомъ Волошинова — предсѣдателя Круга и Назарова посадили на габвахту...

— Ну а потомъ когда же разстрѣляли? Кто разстрѣливалъ? — спрашивали изъ толпы нетерпѣливые голоса.

— Разстрѣляли красные, только не казаки...

— Какъ же казаки допустили?

— Тамъ мѣшанина какая-то вышла... Казаки разъѣхались по станицамъ, а красныхъ привалила сила! Ночью вывели атамана Назарова, Волошинова, генерала Усачева и еще четырехъ въ Краснокутскую рощу и всѣхъ семерыхъ разстрѣляли...