Нора Лофтс - Джентльмен что надо

Они вернулись к палатке и, наклоняя головы, один за другим вошли в небольшое пространство относительного уюта и комфорта. Возвращение домой знаменуется не только обостренным зрительным восприятием или некими характерными звуками, но и запахами, и Ралей с удовольствием глубоко вдохнул воздух, заполненный запахами керосиновой лампы и мокрой кожи. В течение этого дня, полного событий, он не раз думал, будет ли ему дано вновь ощутить их. Испытывая сонливое довольство, он опустился на табуретку, которую до этого занимал Гэскойн, улыбнулся друзьям и протянул руки над жаровней. Сидней встал на колени – как слуга – и начал стаскивать с него сапоги с огромными шпорами. Гэскойн, чтобы не оказаться в стороне, налил вина в один из кубков и, в насмешку над Сиднеем, тоже встал на колено и предложил вино Уолтеру. Гилберт в это время рылся в вещах, пока не отыскал шерстяной плащ, подбитый овечьим мехом, и когда Сидней поднялся с колен, держа в руках сапоги, Гилберт сказал:

– Снимай с себя всю мокрую одежду, Уолтер, и надевай это.

Ралей охотно подчинился, встал и, расстегнув застежки и ремни, сбросил тяжелые, пропитанные влагой одежды на пол. Какое-то мгновение он оставался голым, по-мальчишески стройный, с белой как алебастр кожей, за исключением его рук и шеи, которые были постоянно открыты и поэтому резко выделялись своим коричневым цветом на фоне этой белизны. Потом с чувством наслаждения завернулся в плащ и снова сел на табурет.

Гэскойн, затаив дыхание, наблюдал за ним. Для него, мужчины сорока лет, это мимолетное явление мальчишеского тела явилось воплощением юности, и непорочности, и невостребованных возможностей. Уолтер был молод, хорош собой, обаятелен и смел. И несомненно, после этого одного-единственного, такого удачного дня он сразу станет фаворитом королевы. Широко открыв глаза и чуть приоткрыв рот, она будет слушать рассказ о двадцатилетнем юноше, который во главе подразделения страшно уставших людей отобрал у испанцев золото, которое испанский генерал с нетерпением ожидал, отсиживаясь в своей неприступной крепости. И когда вся история будет изложена, за спиной рассказчика вдруг окажется его лучший друг, Джордж Гэскойн, ждущий своего часа. В ожидании момента, когда счастливым оборотом речи, неожиданной остротой или удачным комплиментом он сумеет приковать внимание королевы к себе. Вот в чем была причина того, что он, взрослый, поглощенный земными делами, многоопытный человек так рьяно поддерживал дружбу с этим мальчиком, во всем уступал ему и льстил. Однако и насмехался над ним порой. Потому что этот человек был достаточно умен, – хотя ум его никогда не приносил ему желаемой выгоды, – и он прекрасно понимал, что Ралей не дурак и ему быстро надоест друг, который только и делает, что подлизывается. Так что похвалы Гэскойна никогда не бывали чрезмерными.

Когда Ралей осушил кубок и поставил его на место, Гэскойн спросил:

– Так где же твои дукаты, Уолтер?

– У графа. Где же еще им быть? – с неприязнью ответил Уолтер: он заметил и глубоко осудил издевку Гэскойна над Сиднеем.

– Чертовщина! Какая ошибка! – вскричал Гэскойн. – Почему ты не сразу пришел сюда? Я бы растолковал тебе, что нужно делать.

– А что еще можно сделать, как не передать главнокомандующему пленных и все остальное?

– Взял бы половину, а то и все, что захватил, себе и отвез бы в Уайтхолл или Виндзор [11] , или еще куда-нибудь – туда, где сейчас пребывает королева, и положил бы к ее ногам.

– Чьим ногам? Ах, королевы. Много было бы толку от этого! Все это нужно здесь. Солдат не кормили толком и не платили им вот уже много месяцев. У нас самих скудный стол.

Гэскойн постучал пальцем по горлышку пустой бутылки.

– Не о том речь. Тебе нужно подумать о собственной карьере. Завоевать расположение королевы куда важней для тебя, чем накормить ораву болванов.

– Твой путь ведет в пустыню, – торжественно заявил Гилберт, – и если королева, как утверждает молва, действительно хоть наполовину женщина, не в этом путь к ее расположению.

Гэскойн презрительно скривил губы.

– Если она хотя бы наполовину женщина, как о ней говорят, денег Альбы хватит для того, чтобы купить ее душу… и тело.

Сидней с раздувающимися ноздрями резко наклонился вперед на своем табурете. Наконец-то, кажется, появилась полновесная и объективная причина для ссоры, о которой он так долго мечтал.

– Откажись от своих слов, Гэскойн, или, видит Бог, я разделаюсь с тобой.