Виктор Ротов - Заговор в золотой преисподней, или руководство к Действию (Историко-аналитический роман-документ)

На этот раз он что‑то притих там, в своей комнате. Николай и Александра подошли к его двери, и им представилась неприглядная картина: матрос, приставленный к Цесаревичу, — в духе теперешних веяний, сидел, развалясь в кресле и приказывая наследнику подать ему что‑то. Мальчик, перепуганный непривычным тоном, с грустными глазами пошел выполнять его приказание.

Николай побледнел, наблюдая эту картину.

Непостижимо! Такой добрый, такой обходительный был этот матрос. Так щедро осыпал е. го подарками благодарный родитель, и вдруг такое!

Возмущенный до крайности, но не теряя самообладания, Николай ровным голосом постыдил слугу:

— И тебе не стыдно, братец, так вести себя?..

Матрос вскочил и стал во фрунт за спинкой кресла. Глаза его бегали воровато.

— Виноват, Ваше Величество! Непроизвольно — с…

— Ну — ну! — криво усмехнулся Николай.

Весьма яркая иллюстрация характера духа революции. Хамство и неуважение к человеку. Этот дух перекочевал в жизнь из главного иудейского постулата: «Что можно нам по отношению к другим, того нельзя другим по отношению к нам». Этим духом была пропитана потом вся жизнь Советского государства. Правда, под маской декларации о равноправии, братстве и интернационализме. Теперь же и эта маска сброшена — демократам можно все по отношению к недемократам.

Пока Николай и Александра спускались к себе в покои, он желчно хмыкнул раза два. А потом, закуривая папиросу, сказал загадочную фразу:

— Если они пробуждают в них невежество и хамство, то далеко зайдут.

Теперь мы не видим загадки в этой фразе Николая. Действительно «они далеко зашли». Вот как выходить будут, — теперь загадка.

Эту фразу Николая фрейлина Вырубова нашла потом в одной из записок Государыни, которыми они обменивались время от времени. Эту фразу Государя она вспомнила, когда до нее дошла весть о гибели царской семьи в Екатеринбурге.

В четыре часа после полудня все двери дворца в Царском Селе стали запирать. У всех подъездов теперь стояли на часах солдаты полка Царскосельского гарнизона. Царская семья, оставшаяся прислуга и свита — находились фактически под арестом. Жизнь во дворце шла размеренно и спокойно, почти как и прежде. Только в воздухе витала постоянная тревога. Тревога за больных детей, тревога за дела на фронте, тревога за судьбу страны, тревога за собственные судьбы.

А в это время новая власть думала — гадала: что же делать с царской семьей?

По коридорам бродили группами любопытствующие солдаты. Разглядывали дворцовое убранство, томились неопределенностью, ожиданием распоряжений.

Одну такую группу солдат встретил, выходя от Алексея Николаевича, его наставник Жильяр. Подошел, поинтересовался:

— Чего вы хотите?

— Желаем видеть Наследника.

— Он в постели, и его видеть нельзя.

— А остальные?

— Они тоже больны.

— А где Царь?

— Не знаю.

— Он пойдет нынче гулять в сад?

— Не знаю. Но послушайте, не стойте тут, не надо шуметь, ведь здесь больные.

Они вышли на цыпочках и разговаривая шепотом, — свидетельствует Жильяр и восклицает в своих записках: «Так вот они, те солдаты, которых нам расписали кровожадными революционерами, ненавидящими своего бывшего Царя!»

Да, поведение солдат, описанное Жильяром, разительно отличается от поведения одного из вождей пролетарской революции Троцкого (Бронштейна), который при посещении дворца спер бесценную коллекцию марок Императора Николая.

От Жильяра к нам дошли некоторые детали из жизни отрекшегося от престола Царя в месяцы «заключения» их в Царском Селе.

Третьего апреля приехал Керенский. «Он обошел все комнаты, проверил часовых, желая лично удостовериться, что нас хорошо стерегут. Перед отъездом у него был довольно длинный разговор с Государем и Государыней».

Беседа их проходила в комнатах Великих Княжон. Керенский велел собраться всей семье. Вошел, представился:

«— Я генерал — прокурор Керенский.

И пожал всем присутствующим руку. После этого обратился к Императрице:

— Королева Английская просит известий о бывшей Императрице!

Ее Величество сильно краснеет. Ее в первый раз так называют.

Керенский, удовлетворенный положительным ответом Императрицы, продолжает напыщенно:

— То, что я раз начал, я всегда, со всей своей энергией, довожу до конца. Я хотел все лично увидеть и проверить, чтобы иметь возможность доложить об этом в Петрограде; это будет лучше и для вас».

«Затем он попросил Государя пройти в соседнюю комнату, желая поговорить с ним наедине. Он выходит первым, Государь следует за ним».