Александра Бушен - Молодой Верди. Рождение оперы

В кафе, куда привел их Пазетти, было много людей. Они нашли свободный столик в нише, в глубине зала. У Пазетти было много знакомых; он раскланивался направо и налево и пожимал множество рук. Джованни не помнил себя от удовольствия. Он не сводил глаз с Пазетти и слепо верил каждому его слову, а Пазетти, очень довольный впечатлением, произведенным им на молодого провинциала, обращался с ним покровительственно.

Они заказали кофе. Композитор по обыкновению молчал. Он думал об увертюре. Пожалуй, он ее напишет.

Пазетти называл Джованни имена известных людей, сидевших за столиками, рассказывал о них сплетни и анекдоты и комментировал их поведение. Джованни слушал, вытаращив глаза и недоумевая. Он заметил, что очень многие смотрят на их столик и это его смущало. Почему бы это? Может быть, его, Джованни, любопытные взгляды по сторонам, может быть, это его настойчивое разглядывание публики выдавали в нем плохо воспитанного провинциала? Но только он собрался как-нибудь иносказательно спросить об этом у Пазетти, как инженер неожиданно встал и пошел обходить знакомых. Джованни был предоставлен самому себе. Он посмотрел на Верди. Композитор только что про себя решил, что напишет увертюру к опере. Это вполне возможно, и он это сделает. Тематического материала в опере достаточно. Надо только выбрать и хорошо распланировать его.

— Иду домой, — сказал он неожиданно.

Джованни опешил. Он собирался возразить, но не успел этого сделать, потому что в эту минуту вернулся Пазетти. Он был весь улыбка, весь любезность и предупредительность.

— Маэстро, — сказал он, — все говорят о вашей опере.

— Что же говорят? — не утерпел Джованни.

— В том-то и дело, что никто не говорит ничего определенного. Никто толком ничего не знает. Носится какие-то слухи, идущие из театра. Говорят о необыкновенной музыке, любопытство возбуждено до крайности, и все с величайшим нетерпением ждут премьеры. Все это очень хорошо. Рад за вас, маэстро.

— Благодарю за компанию, — сказал Верди, — мне пора. — И встал из-за стола.

— Я с тобой, — сказал Джованни самоотверженно. Конечно, очень жаль было покидать ярко освещенное кафе, где так много интересного, и у него даже мелькнула мысль остаться здесь с Пазетти, но он подумал об отце. Что скажет он отцу, когда тот спросит, как он провел первый вечер по приезде в Милан? Нет, нет, оставаться без Верди здесь ему нельзя. И Джованни тоже встал.

— Я с тобой, — повторил он решительно.

— Куда же вы, маэстро? — удивился Пазетти. — Ведь еще рано. — Впрочем, Пазетти удерживал своих гостей не очень настойчиво. Бог с ним, с этим композитором. Он был не особенно нужен инженеру — любителю музыки. Слишком молчалив и примитивен. Все видели его за столиком Пазетти. Этого вполне достаточно. Даже хорошо, что он уходит, думал Пазетти, бог с ним совсем. Без него свободней. Присутствие Верди чем-то стесняло словоохотливого инженера.

Композитор прошел между столиками к выходной двери. Все посетители кафе оборачивались и смотрели ему вслед. Но он шел с опущенными глазами и не видел этого.

Джованни, весь красный от смущения, бодро шагал за ним.

Едва только захлопнулась за ними дверь, как в кафе разыгралась маленькая сценка интермедийного характера, совершенно неожиданная для Пазетти. В кафе зашел второй хормейстер театра Ла Скала Джулио Гранателли и занял один из освободившихся столиков. И, конечно, к нему тотчас бросились с расспросами.

Обступили столик и ждали, что он скажет. Потому что кто же, если не хормейстер театра, мог сообщить самые исчерпывающие и точные сведения о новой опере?

Джулио Гранателли был человек пожилой, тучный и коротконогий. У него было круглое мясистое лицо, обрамленное седоватыми бачками, и маленькие бесцветные глазки. Он был человеком озлобленным и недалеким, но если слабость его умственных способностей была известна многим, то злобность он очень ловко скрывал под видом хорошо наигранной прямоты и добродушия. Он был неудавшимся певцом и неудавшимся композитором. В молодости у него был небольшой голос, тенор не очень приятного тембра, но все же тенор, и он певал в театрах в маленьких городках, где оперные труппы гастролировали только во время ярмарок. Но голоса он лишился очень скоро и был вынужден уйти со сцены.

Что же касается написанных им немногочисленных опер, то ни одна из них успеха у публики не имела. Теперь он был вторым хормейстером в театре Ла Скала, хитро играл роль добродушного старичка, писал только поздравительные и торжественные кантаты по заказу высокопоставленных лиц и был на самом лучшем счету у австрийского начальства. Гранателли считал за композиторов только тех, которые были общепризнаны и знамениты. Таким композиторам он кадил и славословил, начинающих же нещадно критиковал и преследовал. Все это, однако, под видом участия и простоты душевной.