Александра Бушен - Молодой Верди. Рождение оперы

— Чрезвычайно… — сказал Джованни. Он весь расплылся в улыбке и, как всегда в минуты волнения, начал заикаться. — Польщен, — выговорил он с трудом.

— Нет, нет, нет, — сказал композитор, — я устал, устал, завтра с утра опять репетиция, я сейчас ложусь спать.

Но Пазетти не отступал. Ему взбрело в голову появиться в кафе вместе с композитором, и он решил настоять на своем.

— Ну, что вы, маэстро, мыслимое ли это дело ложиться так рано! Вы же не сможете заснуть. Поверьте мне, маленькая прогулка не принесет вам ничего, кроме пользы. Вы освежитесь и будете хорошо спать.

— Конечно, конечно, — гудел Джованни, — синьор инженер прав!

Композитор дал себя уговорить. Возможность спокойно пройтись и подышать свежим воздухом соблазнила его. Они вышли.

Экипаж Пазетти ждал за углом, но композитор наотрез отказался ехать. Он хотел идти пешком, и Пазетти отослал кучера, сказав ему, что он свободен до завтра. Джованни огорченно вздохнул.

Они пошли по направлению к центру. Погода была пасмурной, но дождя не было и воздух был по-весеннему теплый. Пазетти завел разговор об опере. Ему не терпелось узнать какие-нибудь никому не известные подробности о будущем спектакле. Он забрасывал композитора вопросами, на которые Верди отвечал нехотя и односложно.

Пазетти пересыпал вопросы выражением восторженной уверенности в том, что композитор написал нечто из ряда вон выдающееся.

— О, — сказал он наконец, не добившись от композитора никаких занимательных сведений, — хотел бы я послушать увертюру к вашей новой опере.

Композитор удивился:

— Почему именно увертюру?

— Почему? — Пазетти хитро улыбнулся. — Потому что, имея в распоряжении такой выдающийся оркестр, как оркестр театра Ла Скала и такого превосходнейшего дирижера этого оркестра, каким является Эудженио Каваллини, вы, конечно, должны были написать весьма значительную увертюру, чтобы дать возможность всем этим артистическим силам достойно проявить себя и тем самым порадовать пашу высокопросвещенную публику.

— Увертюры нет, — сказал Верди, — шестнадцать тактов музыки, поднимается занавес и вступает хор.

— Не может быть, — закричал Пазетти, — не может быть, чтобы вы так разочаровали и огорчили нашу высокопросвещенную публику!

Композитор пожал плечами.

— Ваша высокопросвещенная публика никогда не слушает увертюры. Для чего писать? Для того, чтобы было веселее разговаривать и рассаживаться?

— О, — сказал Джованни, — что ты говоришь? Как можно? Ты же так замечательно пишешь увертюры. Синьор инженер, знаете, он с детства уже писал замечательные увертюры. Ему было пятнадцать лет, когда он написал увертюру, которую в нашем городе исполняли перед оперой великого маэстро Россини, перед «Севильским цирюльником». Вы не поверите, какая это была увертюра, синьор инженер, и какой это был успех!

— Глупости, — сказал композитор, — есть о чем говорить! Он строго посмотрел на Джованни. Кто разрешил ему болтать всякий вздор, да еще в присутствии Пазетти?

Джованни осекся. Пазетти казался крайне заинтересованным. Наконец-то он узнал нечто, еще никому не известное.

— Какая любопытная подробность, — сказал он, — увертюра к «Севильскому», написанная в пятнадцатилетием возрасте. Маэстро, маэстро, ваш молодой друг прав. Вы не можете оставить вашу теперешнюю оперу без увертюры. Увертюра должна быть! Вы сами должны понять это. Даже в маленьком провинциальном городе потребовалась увертюра к опере. Даже к опере божественного маэстро Россини! А вы хотите свою оперу, о которой говорят так много, оставить без вступления, нет, нет, это невозможно, вы сами понимаете это!

— Так это или не так — об этом сейчас говорить и спорить бесполезно, — сказал композитор. — У меня уже не осталось времени написать эту увертюру.

— О, — сказал Джованни, — тебе стоит только захотеть и ты напишешь. Я уж знаю.

— Уверяю вас, маэстро, — настаивал Пазетти, — это необходимо. Вы пожалеете, если не снабдите оперу торжественным вступлением. Публика любит это, а публика — это тиран и деспот, которому следует угождать. Не пренебрегайте ни одним шансом на успех, дорогой маэстро. Не делайте этого, предостерегаю вас от души.

Композитор ничего не ответил. Пазетти и Джованни ему надоели. У него было желание избавиться от них обоих. Он подумал было сказаться больным и повернуть домой, но тотчас отказался от этого намерения. Этим ничего не изменишь. Джованни все равно не отвяжется от него и не оставит его в покое.