Александра Бушен - Молодой Верди. Рождение оперы

И под этим была большая лира, окруженная замысловатым орнаментом. Это изящное и вместе с тем бросающееся в глаза объявление было напечатано в лучшей городской типографии у Гаспара Труффи.

Итак, Мерелли сдержал слово. Объявление о новой опере привлекало к себе внимание публики. И хотя имени композитора на афише не было, Верди знал теперь совершенно точно, что «Навуходоносор» будет поставлен в карнавальном сезоне. Этого было достаточно.

— Понимаешь, — сказал композитору Мерелли, — это совсем не плохо, когда на афише нет имени композитора. Это сразу заинтриговывает. Кто же композитор? Спрашивают друг у друга. Стараются разузнать. Ломают над этим голову. Строят догадки. Кто бы это мог быть? Никто этого не знает. Носятся какие-то слухи. Это очень подогревает интерес к опере, уверяю тебя. А имя Солеры вызывает доверие, он популярен, Солера, он любим публикой, вот уже два года, как он проходит с неизменным успехом. Ну, а о тебе напоминать сейчас не так уж выгодно, поверь моему опыту!

Премьера «Навуходоносора» была назначена на девятое марта. Репетиции в фойе для артистов начались двадцать седьмого февраля, и накануне этого дня первый репетитор хора, Антонио Каттанео провел с хористами две спевки.

Когда Верди пришел в театр, до начала репетиции оставалось семь минут, но все, кому предстояло участвовать в этой репетиции, были уже в сборе. Служащие в театре Ла Скала подчинялись строжайшей дисциплине. Оркестр и хор должны были являться в театр за четверть часа до начала как репетиции, так и спектакля, и время прихода каждого артиста отмечалось табельщиком, мимо будки которого проходили все без исключения.

Композитор вошел в фойе и сел в угол, спрятавшись за колонну. Он вошел бесшумно и никто его не заметил. Хористы сидели в глубине зала на деревянных скамьях — с одной стороны мужчины, с другой — женщины. Мужчины тихо переговаривались, женщины зевали и кутались в платки и шали. В фойе было не топлено.

Солисты вошли в фойе все вместе: Джузеппина Стреппони и Джорджо Ронкони, синьора Беллинцаги — Фенена, тенор Миралья и бас Деривис. Солисты были, по-видимому, неприятно удивлены тем, что композитор не вышел к ним навстречу. Синьора Стреппони искала его глазами по всему фойе, а Ронкони своим прекрасным, густым и звучным голосом громко спросил:

— Позвольте, позвольте, а где же наш маэстро? — И в вопросе его слышалось недовольство.

Тогда композитор вышел из своего угла и пошел по направлению к группе собравшихся артистов. И пока он шел по блестящему паркету в противоположный конец фойе, все собравшиеся без всякого стеснения рассматривали его с головы до ног. Это было очень неприятно. Он дошел до того места, где стояло чембало, и поклонился. К нему тотчас обратился Антонио Каттанео.

— Маэстро, — сказал он, — хористы театра Ла Скала с удовольствием разучили хоры в вашей опере. Замечательные хоры. Звучат грандиозно.

Композитор поклонился. Хористы улыбались. Улыбалась и синьора Стреппони. Она была очень оживлена. Два дня назад она вызвала композитора к себе и прошла с ним свою партию. Она пела все наизусть, с неподдельным увлечением и до чрезвычайности выразительно. Она умела работать и вживалась в роль необыкновенно осмысленно и проникновенно. Работая, она преображалась. Композитор не узнавал ее. Глаза ее блестели, щеки покрылись румянцем.

— Я много думала над ролью, — говорила она, — и чем больше думала, тем больше увлекалась. Но я очень боюсь ввести в свою партию что-либо не соответствующее вашим намерениям, маэстро. Я очень старалась понять все как следует, и теперь вы должны сказать, удалось ли мне это.

И она напевала и наигрывала отдельные места из своей партии и, как послушная ученица, заглядывала ему в глаза и спрашивала:

— Так, маэстро? Верно ли я поняла? Нравится ли это вам? А здесь? — И показывала какое-нибудь другое место. — Она представляется мне очень сильной, эта Абигаиль, очень сильной и многогранной, эта рабыня, мечтающая о царской короне. Она умна, властолюбива, жестока, коварна и обаятельна. А как в последней сцене? Мне кажется, она должна быть совсем другой — несчастной девушкой с разбитым сердцем. Она должна вызывать сочувствие, не правда ли? Так ли я поняла роль, маэстро? — И синьора Стреппони смотрела на композитора внимательно и серьезно своим чуть-чуть слишком пристальным и напряженным взглядом и казалась не избалованной примадонной, а послушной ученицей, ожидающей указаний учителя.