— Пошли! — шепнул Иван на ухо брату.
Почти одинаковые ростом, мускулистые, братья в два счета бесшумно подобрались к месту происходящего таинства. Разглядев впереди себя двух 14–15–летних подростков, они с тем большей решительностью отрезали им путь к отступлению.
— Тихо, хлопчики, — потребовал старший Иван. — Не рыпаться. Что вы тут колдуете?
От неожиданности ребята растерялись. А потом, осмелев, один из них признался:
— Водяного пускаем.
Не пытаясь скрыться, дружки — приятели показали свое оснащение. Оказалось, во внутрь резинового шара ребята насыпали древесных светящихся гнилушек, богатых фосфором, надули воздухом, а снаружи разрисовали яркой краской, придав своему идолу устрашающий лик. Привязанный за тонкую прочную веревочку размалеванный шар хорошо держался на воде и при ее колебаниях создавал иллюзию живого существа.
— Вот что, артисты, — строго предупредил Украинский. — Мы вас выдавать атаману не будем, но чтоб и вы больше никакой шкоды не творили. Понятно?
— Понятно, — пролепетали подростки.
С того вечера чудеса на речке Тихонькой прекратились. Зато спустя семь — восемь лет теперь уже на ее далеко не тихих берегах разыгрались целые трагедии, полные ненависти и мщения, сведения классовых счетов.
В 1912 году высватал Иван Украинский себе в жены шестнадцатилетнюю Агашу, застенчивую и скромную девушку из иногородней семьи, переселившейся на Кубань из Воронежской губернии. У молодой четы родня — во всем ровня. Агашины родители жили в железнодорожном поселке, отец слесарил в паровозных мастерских.
Путь в поселок вроде бы был невелик — семь верст. Но за делами и заботами не часто приходилось Украинским навещать агашиных родственников. Пешком — не находишься. У казаков — и земля, и тягло, а у них — ни кола ни двора. Из тех сбережений, что были добыты батрацким потом, почти все ушло на расходы, связанные со
свадьбой Надежды, и взнос посаженной платы за крохотный участок, выделенный молодым для строительства собственной небольшой хатенки.
Зато уж когда доводилось выбраться в железнодорожный поселок Иван всласть отводил душу в разговорах с тестем. Тот — человек мастеровой, бывалый. Хотя поселился в Тихорецком не очень давно, но знал о многом из его недавнего прошлого. Особенно по душе пришлись ему действия тихорецких пролетариев накануне и в революцию 1905 года.
— Лютуют паразиты, — сидя за столом с небогатой снедью и потчуя зятя, вел рассказ рабочий о притеснениях царских приспешников. — Задавили гнетом трудовой народ.
— Так и у нас в станице, — вставлял Иван свое слово. — Не дают роздыху каты.
— Ничего, Ванюша, — положив желанному гостю широкую ладонь на плечо, говорил хозяин немудрящей хатенки, — не век же так будет продолжаться. У нас в мастерских опять начали появляться большевистские листовки, люди пробуждаются от оцепенения. Про ленский расстрел слышал?
— Да, — отозвался Иван. — Дорого отольется та рабочая кровь царским палачам.
Худощавый, с потемневшим лицом от постоянного общения с металлом, еще не старый слесарь, придвинулся поближе к зятю и, понизив голос, произнес:
— Придет и на нашу улицу праздник. Верные есть приметы. После разгона в 1905 году Совета рабочих депутатов в Тихорецком поселке каратели надеялись, будто на том и всей крамоле конец. Слепцы! Им никогда не подавить народ. Наш местный большевик Михаил Меньшиков сумел уйти от преследования, долго скрывался, а потом выехал за границу и там, как говорят, у самого Ильича — Ленина науку проходит. Скоро возвернется, его здесь надежные люди поджидают. Тогда опять поселок поднимется на борьбу.
Двадцатидвухлетний сельский батрак набирался классового сознания и опыта не только от русского пролетария, породнившегося с ним и его семьей. Он общался со многими людьми в станице и поселке, кое‑что читал из запрещенной революционной литературы.
В большом и малом видел он несправедливости и по
роки жизни, социальное неравенство, сословную и национальную рознь, насаждаемые и поощряемые господствующими классами. Даже среди детей, школьников, студентов процветал тогда культ грубой силы, презрительного отношения к неимущим.
Однажды во время воскресного гостевания у агашиных родителей Иван и его молодая жена прогуливались по железнодорожному саду, служившему местом отдыха для всех тихоречан. В самом укромном тенистом уголке сада они хотели присесть на скамейку, поговорить о своих делах. Но там уже кто‑то сидел. Украинские подошли ближе и увидели, что на скамейке устроился паренек, ученик реального училища. Присмотрелась Агаша, а это — ее соседский мальчишка. Пригорюнился, едва слезу не пускает.
Читать дальше