Алексей Павлов: Отрицаю тебя, Йотенгейм!

Продолжение этой повести, Уважаемый Читатель, получилось гораздо короче задуманного, и вряд ли в полной мере удовлетворит читательское любопытство, но автор в своё оправдание может сказать, что, описывая тюрьму, слишком он сжился с ней, и пора, пора уже ему на волю: есть вещи более достойные, чем тюрьма!

Сдержанное нетерпение, готовое перейти в безудержную радость — вот что чувствует арестант, которого заказали с вещами, если существует хотя бы теоретическая возможность освобождения. Своеобразие состояния заключается и в том, что твоё положение на тюрьме может, наоборот, ухудшиться, и опасение съехать на общак так же сильно, как надежда на лучшее. Стараешься угадать, что тебя ждёт, отслеживаешь каждое движение. Арестанту важно знать, что его ждёт, чтобы заблаговременно запастись терпением и не гореть слишком ярко. От команды за тормозами до выхода из хаты промежуток небольшой, едва успеть собрать вещи, но их не много, и вот ты выходишь с грязным баулом в руках на продол.

На этот раз вертухай изъял предметы, принадлежащие тюрьме. Из таковых оказались только шлемка и весло. Действие означало, что я покидаю Бутырку. Общество, собравшееся на сборке, человек пятнадцать, однозначно подтвердило, что едем на больницу. За исключением нескольких совершенно измождённых арестантов и одного на костылях с простреленной ногой, остальные не сильно отличались от общей арестантской массы, а несколько человек вовсе на больных похожи не были. Радость сменилась тревогой, когда выяснилось, что выехать на Матросску — ещё не значит на неё попасть: могут вернуть назад, и, говорят, кого-то неминуемо это ждёт. Под знаком этой новости прошло ожидание на сборке, погрузка в автозэк и дорога от Новослободской до Яузы. У простреленного парня отобрали костыли (потому что находятся на балансе Бутырки), и на тюремном дворе Матросской Тишины его уже вели под руки арестанты. Знакомые места. Вход со двора, за стойкой дежурный принимает документы на поступивших — т.е. та инстанция, которую миновал я полгода назад, когда меня привели на тюрьму с чёрного хода. Потом маленькая грязнющая сборка с деревянной дверью, через которую по одному вызывают к врачу. В двери замочная скважина, через которую желающие по очереди изучают врачебный кабинет, где два голоса, мужской и женский, минут сорок обмениваются комплиментами, излучая жизнерадостность, резко контрастирующую с состоянием нашим. В ярком электрическом свете я разглядел молодого человека в военной форме и наброшенном на плечи белом халате и молодую ярко накрашенную женщину, тоже в белом, в которой признал ту, которая принимала меня в сие заведение.

Ладно, Серёжа, потом поговорим, мне надо работать, — обаятельно сказала дама и, обращаясь то ли к Серёже, то ли к себе, с симпатией добавила: «Знает! Ведь знает, насколько он мужественный, симпатичный. Настоящий мужчина. И так элегантно делает вид, что сам этого не замечает!»

Серёжа расцвёл, как с тринадцатой зарплаты, и влюблённо покинул кабинет. Настала наша очередь. Парнишка с землистым лицом первым вернулся из яркого кабинета в тусклую сборку и растерянно пробормотал: «Не верит. Говорит, если бы болел, то ходить бы не смог. Говорит, врачи могли ошибиться — может, это и не аппендицит…»

Парня с простреленной ногой привели почти в шоке. — «Что, как?» — подступились мы. — «Вернули. Поеду на Бутырку. В медкарточке написано „язва желудка“, а это не болезнь. Я говорю, у меня нога прострелена, — сквозь бинты, в самом деле, проступало большое кровяное пятно, — а она мне: „Ничего не знаю, написано „язва“, езжай назад, продолжай лечиться голоданием“. Я из голодовочной хаты».

Вызвали меня. Полистав карточку, модная женщина с сомнением поинтересовалась:

Ну, а Вам, Павлов, что нужно?

Медпомощь.

Вы что — больны? Что у Вас? Грыжа? Какая грыжа? Паховая? Ах, позвонковая! Это ерунда. Спина болит? У меня тоже болит. Голова? Рука? Нога? У меня тоже нога. А чего скособочился. Ну-ка выпрямись.

Не могу.

Все вы тут не можете, а там все можете. Ну-ка, проверим рефлексы.

Для проверки рефлексов врач взяла в руки с длинными кровавого цвета ногтями огромную киянку, каковой на проверке со звоном простукивают стены, тормоза, решку и шконки. Пару раз ударив по рукам, врач примостилась ударить по спине.

По спине не надо.

Хорошо, не буду. Рефлексы в норме. На Бутырку.