Алексей Павлов - Казак Дикун

В отношении некоторых других вывод делался иной в расчете на предъявление товариству и высшему начальству козлов отпущения:

«А подполковник Чернышев, подпоручик Кравец, сотник Черкащенко и хорунжий Холявко оказались в некоторой винности. То имеют оставаться они до воспослед- ствования по сему делу конфирмации в крепости Усть- Лабинской под арестом».

Предусматривалось провести судебный процесс после прибытия из Санкт — Петербурга зачинщиков бунта. А пока в Усть — Лабинской тюрьме от перенесенных голода и холода, унижения человеческого достоинства, нервных стрессов продолжали умирать люди. Только за один день —

6 февраля 1800 года было зарегистрировано пять смертей. Отдали Богу души Герасим Бессараб, Петр Порохня, Абрам Щербина, Трофим Коливой и Ерофей Колпак, через несколько дней — еще трое казаков. Затем еще и еще. В общем итоге, как уже говорилось, в застенках следствия до суда погибло 55 казаков. Это — почти одна десятая часть к тому числу потерь, что понесло войско в ходе безрезультатной персидской экспедиции.

Тем, кого ожидал суд, грозили суровые наказания. О степени их жестокости можно составить представление хотя бы по одному примеру. В соответствии с усилившимися при Павле I муштрой и палочной дисциплиной один из черноморских казаков — Савва Таран в 1798 году за обычные нарушения воинского порядка подвергся беспощадному наказанию сразу по нескольким статьям воинского устава. Он присуждался по 13, 95, 189 артиклам глав четвертой, двенадцатой и двадцать первой к битью «вплоть до смерти» и вырыванию ноздрей, ссылке «в вечную работу на галеры».

Не приведи господь попасть было в эту свирепую пору в немилость к так называемому Закону!

…И пришел день, и пришел час, когда заскрипело ржавое железо тюремных дверей, за которыми уже более двух лет томились Федор Дикун, Осип Шмалько и их товарищи. Уполномоченный офицер объявил им от имени правительства:

— Собирайтесь в дорогу. Вас отпускают на свободу.

— Надо понимать насовсем? — задал вопрос Федор, хорошо понимавший, что в действительности ожидать этого невозможно.

— Нет, — отрезал офицер. — В войске вас будут судить. Из Петропавловки уходило тринадцать узников. Четырнадцатый, Яков Калибердин, не дождался царского рескрипта, умер под следствием, никто из оставшихся в живых его соратников не знал, где были схоронены останки их единомышленника.

Для сопровождения черноморцев в длинный путь отправлялось два офицера, одному из которых генерал — про- курор А. Беклешов, еще не чуя своей скорой отставки, вручил засургученный пакет с письмом к новому атаману войска Черноморского Федору Бурсаку. Ненадолго обласканный Павлом I государственный муж писал: «Милостивый государь мой!

По высочайшему его императорского величества повелению содержавшиеся в Санкт — Петербургской крепости Черноморского войска 13 человек казаков освобождены и отправлены при сем в их жилища. А как для препровождения их нужно было послать двух офицеров, то на проезд в обратный путь благоволите, милостивый государь мой, снабдить таковых от себя прогонными деньгами».

За изысканно вежливой формой обращения к атаману маскировался мелкий меркантилизм представителей государственной власти, во всех иных случаях не слишком‑то оберегавших казну от лихоимцев.

На обратной стороне письма за подписью коллежского асессора Ивана Абросимова давался список «освобожденных» казаков:

Федор Дикун Никита Собокарь Ефим Половый Осип Швидкий Степан Калина Прокоп Чуприна Осип Шмалько Гаврил Шугайло

С зачинщиков бунта сняли ножные кандалы, заменили тюремную одежду на свою собственную, в которой они прибыли в Санкт — Петербург. После кратких сборов оба сопровождающих офицера явились на булыжный плац Петропавловки, куда им вывели черноморцев. Зимний день белизной снега слепил им глаза, отвыкшие от яркого света в тюремных камерах.

Илья Любарский Григорий Панченко Степан Христофоров Сергей Малиновский Алексей Маловецкий

— Пошли, ребята, — как‑то устало, совсем не по — воински обратился к черноморцам старший офицер. — Нам ехать да идти много придется.

Котомки были у всех за плечами, часть вещичек находилась в санях. Жалкий кортеж двинулся в путь. На выходе с окраины Санкт — Петербурга по совету друзей Федор Дикун решил уточнить маршрут у своих провожатых:

— Каково направление нашего движения?

— На юг, в сторону Екатеринослава.

— Почему не на Ростов — Дмитриевский?