Алексей Павлов - Казак Дикун

Жизнь в войске текла своим чередом. У одних куча неприятностей по «персидскому бунту». А у других ни тебе тревог, ни тебе забот, как, например, у переясловского казака Ивана Водолаги. Подгулял крепко черноморец и, возвращаясь ночью во хмелю из честной компании, по ошибке забрел в чужую хату, открытую настежь от летней духоты. Не соображая, где находится, с грохотом в темноте опрокинул наземь громоздкую домашнюю утварь, да и самих спящих на соломе домочадцев чуть не подавил. Спросонья, от неожиданности, кто‑то из них дурным голосом завопил:

— Караул! Убивают!

Задержали голубчика — и к куренному атаману, а тот упрятал его в кутузку. Длительное время велось разбирательство. Незадачливый выпивоха в ноябре 1798 года был приговорен к битью кнутом и «терзанию левого уха», а заодно и к высылке в «украинные города».

Но что бы ни делалось в войске, что бы ни совершалось — всему окраской и знамением оставалось ожидание суда над бунтарями, великое брожение умов казацких. В каждой хате и землянке, среди забродчиков на рыбной ловле, среди несущих свою очередь на кордонах ежечасно возникали разговоры на тему, волновавшую всех и каждого.

— Хоть бы скорее все это кончилось, — такую фразу можно было услышать от Изрядного источника до Керченской переправы, от Копыла до Кущевки.

В то время, когда Черноморию продолжали сотрясать внутренние неурядицы, ее лучший почитатель и покровитель князь А. В. Суворов — Рымникский находился далеко за рубежами России. Выдающийся полководец не столько в интересах государства, сколько в угоду союзникам Павла I на просторах Италии со своими чудо — богатырями громил вторгшиеся наполеоновские полчища. Как всегда о своих победах доносил сжато. Вроде такой реляции:

«Убито в сражении французской армии 10 тысяч человек с уроном с нашей стороны 700 человек».

Морские орлы флотоводца Ф. Ф. Ушакова в ту же пору изгнали захватчиков с Ионических островов и помогли тем самым рождению первой свободной территории Греции — республики семи островов с центром на острове Корфу.

Раздосадованный бесконечной канителью вокруг дела черноморцев Павел I, наконец, решился 10 августа 1799 года распорядиться об освобождении из Петропавловской крепости руководителей бунта и направлении их для суда непосредственно в самом Черноморском войске. Царь требовал ускорить рассмотрение дел заключенных в Усть- Лабинской крепости.

Даже беглое знакомство с «делом» бунтарей — черномор- цев со слов своих вельможных сановников, отнюдь не склонных доискиваться полной истины, подвигло императора Павла I лично вторгнуться в, казалось бы, мелкую тяжбу между сиромой и старшиной по поводу добычи осадочной лиманной соли и ее дальнейшего употребления.

Император увидел, что после хлеба это такой продукт для казачьих семей, что тут действительно нечестная старшина буквально ставила малоимущий люд на грань выживания. Оттого он издал особый рескрипт, запрещающий на целый ряд лет в Черномории торговлю солью выше 5 копеек за фунт.

Но улита едет, когда‑то будет… В августе комплект арестованных в Усть — Лабе составлял 199 человек, потом их было еще больше. И лишь на новый 1800 год в тюрьме задерживалось 24 обвиняемых. Остальных пришлось отпустить по домам.

Сознавая, что дальнейшее пребывание в следственносудебной комиссии не сулит ничего, кроме бесчестия, асессоры Григорьевский и Бурсак порознь друг от друга обратились к генерал — майору Евграфу Глазову с одинаковой просьбой:

— Разрешите отбыть в Екатеринодар на празднование дня Рождества Христова.

— Поезжайте. Только через пять дней возвращайтесь назад, — напутствовал председатель комиссии.

Уехали и — не возвращаются. Глазов забил тревогу перед Котляревским:

— Не принимайте от них никаких отговорок, присылайте сюда, даже если они были больны.

Спустя пять дней после своего послания 19 января 1800 года Глазов получил ответ Котляревского:

«Как уже я его императорским величеством от службы уволен, а на мое место заступил по высочайшему именному повелению подполковник Бурсак, то он для окончания в комиссии дела вчерашнего числа в Усть — Лабу отправился». О Григорьевском он писал: не может приехать, тяжело болен. Самый въедливый следователь свалился с ко- пытов — так прочитывалось между строк Котляревского.

Назначенный по указу царя от 22 декабря 1799 года на должность атамана Ф. Бурсак, немало потрудившийся в следственной комиссии, в первую очередь подтолкнул решение вопроса по предъявленным обвинениям старшинскому корпусу. Так, 31 января 1800 года родился документ, можно сказать, об ангельской кротости подполковников Гулика, Чепеги, Бурноса, майора Еремеева, протопопа Порохни, всех куренных атаманов, абсолютного большинства офицеров. По делу они виновными были не найдены «и потому от суда учинены свободными».