Алиса Плис: Гений Одного Дня

Закончив свою речь, Вингерфельдт снова стал всматриваться в толпу, словно бы хотел кого-то увидеть. Затем, словно понял, что тут нет того, кого он ждал, и энтузиазм немного погас в Алексе. Ему ещё много приходилось говорить о своём фонографе, об освещении, тиккерах и квадруплексах, телеграфах и телефонах, но он не жаловался – это доставляло ему истинное удовольствие.

Но самое страшное в фонографах было далеко не это.

За небольшую плату каждый из посетителей мог «наговорить валик», а затем послушать себя на любом языке. Фонограф привлекал ежедневно до 30 тысяч посетителей. Было установлено сорок пять аппаратов с валиками на всевозможных языках. Газеты писали: «Со времени Вавилонского столпотворения еще не было собрано воедино столько разных языков“.

Всё это время товарищи и коллеги Вингерфельдта, в то время как тот занят был объяснениями, ходили и обозревали всю красоту и грандиозность выставки. Так Николаса привлёк стенд одной немецкой компании, входившей так же под влияние господина Вингерфельдта – AEG (Всеобщего электрического общества). На её стенде показывалось изобретение русского физика Доливо-Добровольского, и серб просто не мог пройти мимо.

Ибо это изобретение было мотором. Мотором переменного тока, но, увы, с коллектором. Да, из него получался трёхфазовый ток, что тогда казалось просто невероятной. Но у него был существенный недостаток, и серб снова вспомнил о своих наболевших проблемах, связанных с индукционными моторами. И снова жажда что-то сделать затмила ему разум.

Время! Как его порой не хватает. А ведь как много людей в мире скучают и не знают, куда его деть… их бы время да ему! Он бы смог сделать неосуществимое. Разгадка была где-то рядом. Где-то…

- Вы не стеклянный! – подметил кто-то сзади.

- Извините, - пробурчал Николас и отошёл в сторону.

Разум рассеялся от грустных дум, и это мимолётное видение осталось где-то в закоулках памяти. Ему наверняка ещё суждено вырваться наружу, но не сейчас. Сейчас помыслы этого рассеянного человека витают далеко не в мечтаниях, а в действительности, что очень странно. Он словно бы вышел из тумана.

На глаза сербу попался Альберт, которому так же приходилось отвечать на множество вопросов, ибо Вингерфельдт вероломно предал своих коллег и смылся, не выдержав такого наплыва людей из самых различных областей науки, промышленности.

Нерст скрепя сердце справлялся со своим заданием, но в душе наверняка был рад, что ему удалось утащить лучик славы Вингерфельдта, ибо видел, что попал уже к какому-то фотографу в кадр.

- Извините, а можно ли с помощью фонографа записывать человеческие мысли? – спросил один из самых назойливых журналистов.

Альберт лишь рассмеялся.

- Да, пожалуй, можно, но что будет с обществом: ведь все люди разбегутся тогда и попрячутся друг от друга!

Алекс Вингерфельдт тем временем получает анонимное письмо, и чувствует аромат какой-то неожиданной встречи. Недолго думая, он спешит на него ответить, хотя и жалуется на свою жизнь, что совсем не идёт ему к лицу:

«Хорошо. Заходите в пятницу около одиннадцати, – отвечал дядя Алекс на неизвестное письмо с просьбой о свидании, – к тому времени я, вероятно, приду в себя; а теперь моя голова делает по 275 оборотов в минуту».

Газ и электричество продолжали соперничать в освещении выставки. Газ своим колеблющимся 'пламенем освещал вершины зданий. Однако электричество яэно над ним доминировало. Первое место занимала лампа накаливания, но не были забыты и свечи Яблочкова. В нижних садах и на Сенском мосту горело семьдесят свечей Яблочкова, питаемых временной установкой в 100 лошадиных сил.

Лампочки накаливания, рассеянные в цветочных клумбах и газонах, производили очень приятное впечатление, но главным «гвоздем» праздника были освещенные электричеством фонтаны.

Сорок восемь фонтанов разбрасывали ярко освещенные струи воды самых разнообразных окрасок. Каждый вечер непрерывно сменявшаяся толпа встречала это грандиозное зрелище хором (приветственных криков и одобрительными аплодисментами).

Наконец дело дошло и до того молодого приветливого человека, рассказывающего о своём фонографе. Его наградили орденом Почётного Легиона. «Я сопротивлялся этому, как мог, - продолжал жаловаться дядя Алекс. – Но они всё равно настояли на своём». Жена настояла на том, чтобы он носил красную розетку Ордена Почётного Легиона, но при людях он стыдливо её прятал.

Кончилось это тем, что злостный Альберт Нерст произвёл своего босса, у которого он считался по праву «правой рукой» (и левой тоже), в кавалеры Ордена Почётной Ложки.