Зиновий Фазин - Последний рубеж

А мандаты той поры писались особым образом, и это тоже стоит отметить. О чем бы ни свидетельствовал мандат, слова в нем были зовущие, убеждающие, требующие поддержки и чуткости. Канцелярским духом и не пахло. Что ни строка, то честное, прямое и категорическое выражение уверенности, что, прочитав мандат, ты поможешь делу революции, а строки эти занимали нередко целую страницу. Кто видел мандаты времен гражданской войны, кто держал в руках те грамоты, порой даже из папиросной или оберточной бумаги, кто читал эти черные или фиолетовые строки со сплошь и рядом малограмотным текстом, тот и сегодня осветится улыбкой при одном воспоминании о них.

Прошло три, четыре минуты, а матрос все читал. Из-под бескозырки у него выбивался курчавый чуб цвета свежей соломы, и, правду сказать, Орлик, несмотря на всю трагичность положения, не без симпатии приглядывался к энергичному лицу матроса. У Орлика была какая-то особенная расположенность к светловолосым. Это была, если хотите, его слабость: ему, Орлику, нравились всякие матросы, но особенно вот такие, со светленьким вьющимся чубом.

На пятой минуте положение совершенно изменилось. С радостным криком: «Ой, братки мои!» — матрос кинулся обнимать и целовать Орлика и Катю, причем Кате досталось куда больше крепких поцелуев и объятий, чем ее дружку.

— Так я же сам из Питера, братки! — растроганно говорил матрос. — Нате вашу тетрадь!

Потом он выхватил парабеллум и закричал на собравшуюся толпу зевак:

— Разойдись сейчас же, а то стрелять буду! Все по местам! Живо! Суд окончен!

История с гномиками. — Обещания матроса Прохорова и его запись в дневнике. — Снова в пути. — Смятение и надежды героев нашей повести. — О дырочке в чулке Кати и ее стыдливости. — Москва, Москва! — Почти у цели, и вдруг…

История с гномиками состояла вот в чем.

Неизвестно кто еще в Мелитополе, со станции отправления, погрузил в теплушку два десятка этих гномиков, а в последний момент не был допущен к посадке — за какие-то темные дела его арестовали и увели в железнодорожную комендатуру, а эшелон ушел. Таких вот бородатых старичков из чугуна в ту пору можно было видеть в парках и садах: ими украшали фонтаны. Сваленные в углу теплушки, гномики теперь решительно никому не принадлежали, и что с ними делать, никто из пассажиров не знал, а выкидывать было жалко.

Утром, когда Орлик спал, Катя, осененная одной увлекательной идеей, явилась в вагон, где лежали гномики. Разговорилась с пассажирами. Вот она едет в Питер по такому-то делу, и пришла ей в голову одна идея: когда дети из Питера окажутся в Таврии, то при устройстве колоний можно было бы украсить гномиками аллеи или фонтаны, и детворе это, конечно, доставит большую радость. Поэтому, если чугунные фигурки действительно бесхозные, то Катя прихватила бы их с собой в Питер, — разумеется, с разрешения поездного коменданта, которое она надеется получить. А если комендант не разрешит, то по приезде в Москву она обратится к станционному начальству Курского вокзала. Авось позволят… Ведь как хорошо было бы!.. А то ведь пропадут они зря, эти милые гномики.

Увы, комендант эшелона строго-настрого запретил трогать фигурки. Сколько Катя с ним ни объяснялась, не помогло. Тогда пассажиры теплушки, где лежали гномики, посоветовали Кате пока что перетащить фигурки в свой вагон. А в Москве похлопотать. Иначе пропадет добро, вмиг все окажется на Сухаревке.

Действительно, какая была бы радость детям! Один вид этих длиннобородых пигмеев рождал улыбку. Что-то сказочное представало, смешное, доброе. Стояли бы себе на дне фонтана, а на них сверху лилась бы струя. Железо ведь, не растает. А можно даже, чтобы струя на них не лилась, просто украсить ими фонтан, и все. Можно группой ставить, можно по одному.

Словом, понадавали Кате советов предостаточно. И хочется спросить: неужели кому-нибудь покажется странным, что среди таких трудностей и забот, несмотря на все то, что претерпевали пассажиры эшелона в пути, они еще могли проявлять, участие в устройстве будущих колоний для ребят голодающего Питера? Но как хотите, дело между тем обстояло именно так. Всех трогала забота об этих детях и радовала сама идея. Конечно, здорово было бы такие колонии устроить, дело святое, доброе, желанное. Еще бы! Кормить, поить детишек за счет Советской власти да еще веселить глаз ребятни этими карликами, — господи, кто же такое дело не поддержит! Эти старички гномики, как многие находили, довольно безобразны с виду, но детям-то чего еще надо? Поглядят на длинные колпаки и бороды до пят — вот и радость!..