— Далеко ли? — дрожащим голосом спросила Евдокия Фёдоровна.
— Близёхонько, к монастырю уж подъезжает. Карета, видать, золотая, а кони-то белые. А около кареты государя скачут какие-то воины в шляпах с перьями, и все они в золотых галунах, — запыхавшись, рассказывала молоденькая послушница.
— Ну, ну… полно! Ступай к себе! — сказала царица и обратилась к ближней прислужнице: — А ты, Лукерья, от окна не отходи и, как завидишь, что государь ко мне свой путь направил, сейчас о том скажи: Сама я с кресла двинуться не могу. Дрожат и ноги, и руки, сердце замирает. С чего — и сама не ведаю!
— С радости, государыня-матушка, с радости! Да вот и государь шествовать изволит, — отскакивая от окна, быстро проговорила Лукерья.
— Слава Богу, дождалась!
С трудом поднялась с кресла Евдокия Фёдоровна и, поддерживаемая своей любимой прислужницей, пошла к двери, навстречу своему державному внуку.
— Здравствуйте, милая бабушка, здравствуйте. Я очень рад свиданию с вами, — весело и почтительно проговорил император-отрок.
— Здравствуй, внучек, дорогой Петрушенька, светик мой! — крепко обнимая государя, задыхающимся от слёз голосом проговорила царица-инокиня.
— Здоровы ли вы, бабушка?
— Здорова, государь-внучек, телом здорова, да вот душа моя скорбит смертельно.
— С чего это, бабушка? Может, вы чем недовольны?.. Так скажите, прошу вас?
— Спасибо, Петрушенька, спасибо! Всем я довольна… А это кто с тобой? — спросила Евдокия Фёдоровна, показывая на вошедших к ней за государем великих княжон Наталью Алексеевну и Елизавету Петровну.
— Сестра моя Наташа. Не узнали, бабушка?
— Наташенька, голубушка моя, родная, сиротиночка!.. — и царица-монахиня принялась обнимать и целовать свою внучку, великую княжну.
— А это, бабушка, моя тётя, Елизавета Петровна, — проговорил государь, подводя за руку к царице-монахине красавицу царевну.
— Здравствуй, царевна… здравствуй! Если не брезгуешь, то поцелуй меня, старуху! Твоему отцу, царю Петру, была я не чужая, — сухо проговорила Евдокия Фёдоровна.
— Что вы, что вы? Вами брезговать! Я так рада видеть вас, государыня-матушка! — И Елизавета Петровна, крепко обняв, поцеловала злополучную жену своего отца.
— Ты добрая, ласковая… видно, не в отца… А ты, внучка моя милая, с чего такая худенькая да бледная? Или тебе, светик мой, нездоровится? — любовно посматривая на великую княжну Наталью Алексеевну, спросила царица-монахиня.
— Мне, бабушка, ничего; я здорова.
— А с чего же ты такая худенькая да бледная?
— Уж, право, не знаю, бабушка; только я совсем, совсем здорова…
— Ну и хорошо!.. И дай Бог тебе здоровья, царевнушка моя сердечная. Ведь оно тебе ох как надо!.. И о себе-то тебе позаботиться следует, и о братце Петрушеньке; вишь, ведь он ещё юный какой! Ведь возле него ни отца, ни матушки, одна ты для него близкая да старшая, так тебе и Сам Господь за ним последить велел. Многому ему ещё поучиться надо, и я прошу тебя — помогай ты ему в этом, смотри, чтобы он наук да церкви Божией не забывал!
Этот разговор не понравился императору-отроку: он морщился и хмурился. Нотация бабушки быстро подавила в этом ещё не уравновешенном юноше чувство родственной привязанности к ней, и он даже отвернулся от царицы-инокини. Да и вообще его мысли были заняты другим: он был ещё весь под влиянием вчерашней беседы с Долгоруковым, его волновала близость царевны Елизаветы, которой он действительно увлекался. Он почти не отрывал взгляда от неё, следил за каждым её движением. Его тяготило это пребывание у бабушки, в её келье; его тянуло вон оттуда, чтобы опять очутиться в карете рядом с красавицей Елизаветой Петровной и беспрепятственно беседовать с нею.
Это заметила царевна Елизавета Петровна и с улыбкою тихо проговорила:
— Не пора ли нам, государь?
— Да, да, и то пора.
— Куда спешите? Погостите, порадуйте меня, старуху!
— Меня ждут… мне надо ехать, бабушка! Мы опять к вам скоро приедем, — произнёс император, с живостью ухватившись за предложение царевны.
— Ох, приедете ли? Буду ждать, буду.
— Ждите, бабушка… Если вы чем-либо недовольны или чего у вас не хватает, то скажите, и всё получите…
— Спасибо, государь мой и внучек милый! Всем я довольна. Да и много ли мне, старухе-инокине, надобно? Вот хотела бы я поговорить с тобою, Петрушенька, — произнесла царица-инокиня, сильно беспокоившаяся о внуке, так как ей уже было известно, кто окружает его и к чему направляют его руководители Долгоруковы.
Читать дальше