Когда Николай вошёл в кабинет, князь сидел у стола и писал. Отвечая лёгким наклонением головы на низкий поклон молодого человека, князь сказал:
— Подожди, братец, я сейчас. Садись.
— Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство.
— Ну как хочешь.
Князь вложил написанную бумагу в конверт, запечатал своею печатью с гербом и обратился к Николаю.
— Вот видишь ли, братец, я хочу послать тебя опять в Петербург.
— В Петербург! — не скрывая своей радости, сказал молодой человек.
— Да, ты обрадовался, что я посылаю тебя?
— Нет, ваше сиятельство, я так-с.
— Ты можешь ещё погостить в усадьбе дня три, за это время отдохнёшь, а там и в путь.
— Слушаю, ваше сиятельство.
— Но это ещё не всё. Из Петербурга ты поедешь в Австрию: там постарайся узнать об участи князя Сергея, наведи справки… На все расходы ты получишь от меня крупную сумму денег. Твои хлопоты даром не пропадут, будь уверен! Я награжу тебя.
— Ваше сиятельство, я обязан, не думая о награде, делать всё, что вы изволите мне приказать.
— Спасибо! Ты добрый малый — постарайся! Я и княгиня будем тебе благодарны. В Австрии, может, что — нибудь узнаешь о Сергее, тогда поспеши нас о том известить.
— Слушаю-с, ваше сиятельство! Ваши приказы и желания для меня закон.
— Перед отъездом мы ещё с тобой поговорим. Ступай.
Николай стал готовиться к отъезду.
Назначенные князем три дня прошли; за всё это время молодой человек ни разу не видал княжны: она избегала встречи с ним. Князь, отпуская его в Петербург и в Австрию, вручил ему на расходы порядочную сумму и просил, не жалея денег, ехать скорее. Неизвестная участь князя Сергея тяжело отзывалась на Владимире Ивановиче, а в особенности на самой княгине. Николай поехал на паре княжеских лошадей, запряжённых в маленькие сани с верхом вроде кибитки. На облучке саней сидел Игнат-кучер. Игнату приказано от князя доставить Николая до Москвы, а самому вернуться в Каменки. Из Москвы до Петербурга Николай должен был ехать на перекладных.
В пяти верстах от княжеской усадьбы дорога пошла лесом. Николай, укутавшись в лисью шубу, которую велел ему дать князь в защиту от сильного мороза, ехал молча, а возница мурлыкал какую-то песню. Вот видит Игнат, что им навстречу идёт какая-то женщина и машет рукой.
«Что ей надо? Что она рукой-то машет?» — подумал Игнат, приостанавливая лошадей.
— Ты что остановился? — спросил Николай.
— Да какая-то баба на дороге стоит.
— Что ей надо?
— А кто её знает! Тётка, тебе что?
— Николай! куда ты едешь? — подходя к саням, спросила Глаша. Это была она, бледная, встревоженная.
Николай невольно вздрогнул от неожиданности.
— А тебе что за дело, куда бы я ни ехал! — грубо ответил он молодой девушке.
— Возьми меня с собою.
— Что ты, или очумела? Пошла!
— Возьми, возьми, Николай, сжалься над горемычною, пожалей меня, ведь я исстрадалась, измучилась!
— Прочь с дороги! Я смотреть на тебя не хочу! — крикнул на плакавшую девушку Николай.
— Что я тебе сделала?
— Зачем ты рассказала княжне про нашу любовь?
— Кому же и сказать мне, с кем своим горем поделиться? Княжна добра ко мне…
— Прочь, говорю, с дороги, задавлю!
— Дави, злодей, дави, я не тронусь с места, — проговорила Глаша задыхающимся голосом.
— Поезжай, Игнат! — с бешенством крикнул кучеру Николай.
— Куда же я поеду? Давить, что ль, её, сердечную, — грубо промолвил Игнат: ему стало жаль бедную девушку.
— А коли так… — крикнул Николай.
Он быстро выскочил из саней, схватил Глашу и, отбросив её с дороги, вскочил опять в сани, хлестнул кнутом по лошадям, те рванулись и понеслись что есть духу, забрасывая снегом дорогу.
— Ускакал, злодей! Будь ты проклят! Теперь в моём сердце не любовь к тебе, обидчику, а месть да злоба! Недаром называют меня дочерью колдуна — я сумею отомстить тебе, проклятому! Сумею за себя постоять! И за всю мою муку, за все мои слёзы ты заплатишь мне сторицею!.. — громко кричала девушка вслед уезжавшему Николаю и в бессильной злобе ломала свои руки.
Беспредельно, безотчётно любила она Николая, а теперь эта любовь обратилась в страшную ненависть. Если бы она осилила, то, кажется, задушила бы его своими руками.
Злоба и гнев бушевали в груди красавицы. Но бессильны были теперь её злоба и гнев.
Николай уехал.
Послав ему вслед ещё несколько проклятий, бедная девушка с истерзанным сердцем вернулась к своему отцу на мельницу.
«Я сделал всё, — писал император Александр, — что зависело от сил человеческих. Если бы Макк не растерял армии под Ульмом, [29] Макк, Карл (1752–1828), барон фон Лейберих — австрийский фельдмаршал. Будучи начальником австрийского генштаба и исполняющим обязанности главнокомандующего, капитулировал перед французами под Ульмом в 1806 г. За это приговорён судом к смертной казни, но помилован.
если бы король прусский объявил войну немедленно после нарушения французами нейтралитета его, если бы король шведский не затруднял движения войск на севере, если бы англичане пришли вовремя на театр войны и вообще лондонский двор оказал бы более деятельности с той минуты, когда ему нечего было опасаться высадки французов, то мы удержали бы Бонапарта, не дозволили бы ему сосредоточить против нас все свои силы, и дела приняли бы другой оборот». [30] Высочайшее повеление графу Воронцову (Воронцов Семён Романович (1744–1832) — граф, посол в Англии до 1806 г.) из Галича, 24 ноября 1805 года.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу