Дмитрий Дмитриев - Два императора

— Николюшка, голубчик! — обрадовалась Марья.

— Матушка, неужели это ты?

— Я, родной, я…

— Как же ты очутилась здесь?

— Приехала, стосковалась я по тебе, сынок, крепко стосковалась… — Марья кинулась обнимать своего сына.

Старый князь молча смотрел на эту сцену.

— И вы, князь, вы тоже приехали?

— Да, Николай, я приехал, чтобы освободить тебя.

— Спасибо, ваше сиятельство!

— Ты знаешь, Николай, кто я тебе? — тихо спросил у Цыганова князь.

— Знаю, ваше сиятельство, — так же тихо ответил молодой человек.

— Зови меня отцом.

— Как! Мне звать вас отцом? — обрадовался Николай.

— Ты мой сын.

— Господи, Господи! У меня есть отец, мать! О, я так счастлив! — Молодой человек плакал слезами радости; он обнимал и князя и свою мать.

Князь Владимир Иванович сам был тронут, он не сопротивлялся ласкам сына и сам крепко его обнимал.

Князю не составило больших трудов освободить из заключения сына. Губернатор, по его просьбе, остановил следствие и отдал приказ выпустить из гауптвахты Николая Цыганова, а Петруху и Кузьму как соучастников преступления этапным порядком отправить на поселение.

Мы уже знаем, что Пётр Петрович, по просьбе приятеля, тоже отправился в Кострому; он хотел увидать Николая, но его почему-то не допустили к заключённому. В Костроме Зарницкий встретился с князем Владимиром Ивановичем, и вот в квартире полковника, которую он нанял на несколько дней, собрались сам князь, полковник, Цыганов и его мать для семейного совета. На этом совете положили, что Николай с матерью будет жить в Москве, в купленном на княжеские деньги доме; князь обещал положить на имя Николая в опекунском совете порядочную сумму денег для обеспечения как молодого человека, так и его матери; при этом Марья и её сын должны держать в строгом секрете, что он побочный сын князя Владимира Ивановича Гарина, и не предъявлять никаких прав.

Князь обещал не забывать ни Марью, ни её сына и при удобном случае их навещать в Москве; но ни Цыганов, ни его мать не должны ходить в княжеский дом, чтобы не было пересудов.

— Я не отказываюсь — ты мой сын, и говорю это при постороннем человеке, — сказал князь, показывая на Петра Петровича, — но ты, Николай, не должен этого разглашать.

— Зачем? Я и так безмерно счастлив. Вы называете меня сыном, — с чувством проговорил Цыганов, целуя у князя руку.

— Да, да, ты мой сын.

— Господи, какая неожиданная радость. Какая радость, теперь для меня настанет новая жизнь… Князь, ваше сиятельство, вы подарили меня таким счастием…

— Зачем, Николай, называешь меня князем, зови отцом.

— Вы дозволяете?

— О, понятно.

— Батюшка милый, дорогой батюшка…

Полковник Зарницкий был тронут до слёз, будучи свидетелем этой трогательной сцены.

В тот же день Цыганов с матерью радушно простились с князем и с Зарницким и поехали по дороге к мельнице Федота, а старый князь, в сопровождении Петра Петровича, направился в свою усадьбу Каменки.

Недружелюбно встретил старик мельник Николая и его мать.

— Что надо? Зачем приехал? — сурово спросил он у молодого человека.

— Мириться с тобою, дед, приехал.

— Плохой у нас будет мир.

— Что так! Плохой мир, а всё лучше доброй ссоры. Где дочь-то, что её не видно? — спросил Цыганов у мельника.

— А тебе зачем?

— Если спрашиваю, стало быть, надо!

— В лесу… Чай, скоро придёт.

— Подождём…

Старик Федот пристально посматривал на Марью; он не узнал её и, обращаясь к Николаю, спросил:

— А это кто с тобою?

— Мать.

— Как мать… Разве отыскалась твоя мать?

— Отыскалась, дед, отыскалась.

— Чудо… Право, чудо! — удивлялся старик. — А как звать-то тебя? — спросил он у Марьи.

— Марьей, — тихо ответила та; ненавистен был ей этот старик. Вспомнила она давно прошедшее, вспомнила про свои свидания с князем на мельнице. Николай рассказал матери про свою любовную связь с дочерью мельника, не умолчал и о положении бедной девушки.

— Нехорошо, сынок, нехорошо… обидел девицу, прикрой грех венцом, — с лёгким упрёком говорила Марья; она настояла, чтобы сын женился на Глаше; Николай Цыганов, уступая желанию матери, согласился. И с этой целью приехал он на мельницу.

— Марьей тебя звать, Марьей…

Старик мельник хотел что-то припомнить, лицо Марьи было ему знакомо. Он часто видал эту женщину, но где и когда — не вспомнит.

— Что, дед, или я знакома тебе?

— Видал я тебя… видал… Давно это было, давно, не припомню.

— А я, дед, в первый раз тебя вижу.