Дмитрий Дмитриев - Два императора

— Вы несчастны! Я этого не знал! — удивился Гарин.

— Да, да… жизнь моя разбита.

— Вы пугаете меня, Ирина Дмитриевна, кто же осмелился разбить вашу жизнь?

— Человек, которого я так горячо люблю…

— А он… тот человек вас не любит?

— Да… — чуть слышно ответила красавица.

— Кто же он? Если можно, скажите.

— Вы… — ещё тише ответила Ирина. Она вся вспыхнула и тяжело дышала.

— Я?.. — не веря своим ушам, переспросил князь, он никак не ожидал, чтобы Ирина сделала ему признание, хотя молодой князь и знал, что им интересуется дочь губернатора; но это он приписывал больше кокетству, чем любви. — Вы меня любите?

— Да, люблю… вы это, князь, знаете.

Молодая девушка быстро проговорила эти слова и так же быстро направилась из сада.

На другой день князья Гарины простились с Каменками и выехали в Москву.

На их проводы приехал губернатор и почти вся губернская знать.

Князь Сергей, прощаясь с Ириной, крепко пожал ей руки и с волнением проговорил:

— Не говорю вам прощайте, а до свидания! Надеюсь скоро с вами свидеться.

— Приезжайте скорее, — с глазами, полными слёз, проговорила князю красавица.

Старая княгиня, обнимая Ирину, плакала, она так к ней привыкла, полюбила.

— Ирен, ты приедешь к нам в Москву, приедешь? — сквозь слёзы спрашивала Лидия Михайловна молодую девушку.

— Да, да, княгиня, непременно.

— Не обмани, Ирен, — я ждать буду. Генерал, вы отпустите к нам свою дочь? — обратилась старая княгиня к губернатору.

— За счастие почту.

— Спасибо, мой родной, я так полюбила Ирен… без неё буду скучать… Не пришлось, генерал, нам породниться, — тихо проговорила Сухову Лидия Михайловна.

— К сожалению, нет, княгиня.

— Но я не теряю надежды, генерал.

Князья Гарины уехали.

Прошло немало времени после описанного в предыдущих главах нашей повести. Шёл грозный 1812 год. Наполеон, нарушив условие мира, перешёл реку Неман и вторгнулся со своими многочисленными полчищами в пределы нашего отечества.

Император Александр выпустил знаменательный манифест в котором, между прочим, говорилось:

«Неприятель вступил в пределы наши и продолжает нести оружие в глубь России, надеясь силою и соблазнами потрясти спокойствие великой державы… Мы призываем на помощь Бога, поставляем в преграду войска наши, кипящие мужеством…»

Этот манифест заканчивался такими возвышенными словами:

«Да найдёт он, Наполеон, на каждом шагу верных сынов России, поражающих его всеми средствами и силами, не внимая никаким его лукавствам и обманам. Да встретит он в каждом дворянине — Пожарского, в каждом гражданине — Минина. Благородное дворянское сословие! Ты во все времена было спасителем отечества. Святейший синод и духовенство! Вы всегда тёплыми молитвами своими призывали благодать на главу России. Народ русский! Храброе потомство храбрых славян, ты неоднократно сокрушал зубы устремляющихся на тебя львов и тигров. Соединитесь все с крестом в сердце и с оружием в руках, и никакие силы человеческие вас не одолеют».

Читая эти возвышенные призывные слова императора Александра, народ русский откликнулся на них. Все, кто только мог носить оружие, приготовлялись ко встрече незваного-непрошеного гостя. На нужды войны и войска посыпались миллионы — миллионы эти составлялись из жертвованных денег дворянства, купечества и простого народа. Всяк нёс свою лепту на «благое великое дело». В то великое время готов был жертвовать каждый русский не только деньгами или имуществом, но даже и своей жизнью. Отечественная война была не к урону, а к славе и величию русского народа.

Наполеон перешёл Неман и вступил на русскую землю. Произошло это в ночь с 11 на 12 июня, а ровно через месяц после того, то есть 12 июля, ночью, златоглавая Москва встречала своего возлюбленного монарха Александра Павловича.

Густой толпой двинулись москвичи за Дорогомиловскую заставу, на Большую Смоленскую дорогу, по которой должен был приехать из Вильны в Москву государь.

Ровно в полночь прибыл государь на Поклонную гору, находящуюся в четырёх верстах от Москвы, за Дорогомиловской заставой. Престарелый священник села Покровского встретил государя с крестом, а дьякон с горящей свечой.

Император, завидя священника, вышел из коляски, поцеловал святой крест и бросил свой скорбный взор по направлению к Москве, тяжело вздохнул и, склонив свою венценосную голову, снова сел в коляску.